— Я знаю Билла, знаю заварухи. Надо же! — огрызнулся Фиркин с неожиданной свирепостью. — Ой, гребаный я, несчастненький ящер, застрявший в долине, которая всего-то меня боготворит! Ой же бедный я вдоль и поперек!

Старик откашлялся и сплюнул.

— Я знаю горе! Ты, махатель соплями, знай: я терял целые бутылки виски! Я знаю такую боль, какой ты не поверишь. Но яйца по-прежнему в моих штанах. Я не знал, что ты отдал свои подружке. Наверное, она отдала их Биллу, чтоб он смог ее хорошенько потрясти?

Свое состояние Балур — конечно, после изрядной выпивки, ведь какая без нее характеризация? — охарактеризовал бы как «хрупкое». А дерьмо Фиркина с трудом переносилось и в лучшие времена. Нынешние такими определенно не были.

Ящер в два шага подступил к Фиркину, схватил за шею и оторвал от земли.

— Ты, какашка, суть слушай! Я был теряющим сегодня свое племя! Я суть скорблю по племени. И я суть не выше того, чтобы сломать тебе шею.

— Бедненький, такой одинокий! — хихикнул Фиркин. — И я бывал одинокий однажды. Оно тянулось будто полтысячи лет. Но в памяти о том — туман. Я почти всегда был пьяненький. Я тебе говорил, что это абсолютно гениально, когда ты пьяный?

Несмотря на болтающиеся в воздухе ноги, Фиркин, кажется, не обращал на стиснувшую горло руку никакого внимания.

— Но не думаю, чтобы я спьяну убивал драконов. И обожания многих тысяч народу тоже не помню. Вообще обожания не помню. Хотя, наверное, я платил за него пару раз. Тут тяжело знать наверняка. Хотя, возможно, оно и объясняет, куда подевались деньги. Или невозможно. Деньги — гениальная штука. Даешь пару кусочков меди, а тебе — выпивка. Выльешь ее в себя — и тебе на все плевать. Ты пробовал выпивку?

— Я пробовал выпивку, — прорычал Балур.

— Не уверен, — сказал Фиркин, пытаясь кивнуть, но крайне неудачно. — Ты ж такой слабочленный малютка-плакса!

Балура поразило столь наглое хладнокровие. Он уронил Фиркина и поглядел на него, словно на больное бешенством животное.

Мать же его, как он мог сказать такое? Причем с чужой рукой на шее, готовой в мгновение его удавить.

Балур снова потянулся за молотом, не нашел его и снова выругался. Ладно. Фиркина можно прикончить и голыми руками. И даже получить большее удовольствие, чем от оружия.

— Племя! — заорал старик. — Значит, у тебя нет племени?

Фиркин попятился. Даже он уже мог различить уровень опасности.

— Ты хнычешь, потеряв племя из одного человека? И чему они вас там учат в Аналезианской пустыне? Считать до количества пенисов у мужчины?

Балур отметил, что в этих воплях была некая вдохновенная, восхитительная дерзость. Потому он решил с гордостью выдрать из спины Фиркина становой хребет и им содрать с несчастного кожу.

— Ты кретин, у тебя же племя в полсотни тысяч! — завопил Фиркин, когда ящер встал над ним, будто скала. — Ты потерял одну — а нашел каждого идиота этой долины! Дятел, ты же теперь племенной вождь номер один! Ты скажешь: «Эй, племя!» — и они в один голос заорут: «Пророк нашего племени, мать твою, так точно!» Ты скажешь им делать племенные вещи, они узнают, что это такое, и обязательно сделают. Малыш, да они теперь все — племя. Племя пророка. Тебя. Тупого тебя, но всем наплевать, потому что вся эта пророческая хрень…

Фиркин заметил, что сиюминутная смерть ему уже не угрожает, немного стряхнул с себя пыль и добавил уже спокойнее:

— А еще потому, что мертвые драконы.

Балур заколебался. Он посмотрел на обитателей долины Кондорра, пьяных от победы и драконьей крови — как и положено хорошему племени.

— А почему они думают, что я суть их пророк?

Фиркин возымел наглость выглядеть рассерженным.

— Когда пять здоровенных древних кожистых засранцев летят с небес и все жгут, а народ стоит, придерживая штаны, чтобы внезапный навоз не вывалился наружу, — один огромный ублюдок вдруг ревет так, будто у него стояк, которым можно заколотить дракона до смерти. А люди замечают такие вещи.

Фиркин глубокомысленно кивнул.

— Уж я-то знаю, ибо я сведущ в путях богов и людей.

Ярость Балура разгорелась снова.

— Ты настолько же святоша, насколько я пророк! Если пророк хоть когда и был по-настоящему, то теперь он суть очень жареный и хрустящий.

Будучи на три фута ниже Балура, Фиркин умудрился посмотреть на ящера сверху вниз.

— Люди говорят, что ты пророк, — назидательно сообщил старик. — Ты говоришь, что ты не пророк. Это один голос. А у них — пятьдесят тысяч. По счету голосов — ты пророк. Вот тебе демократия.

Терпение Балура лопнуло.

— Это дерьмо! Причем суть последнее дерьмо, которое я чую, если не считать того, которое ты сделаешь от страха при твоей смерти посредством меня или от непроизвольного сокращения кишок после твой смерти посредством меня! А это случается.

Да, Балур видел такое своими глазами. И по правде говоря, не хотел узреть снова.

— Так ты, мать твою, хочешь иметь свое гребаное племя или нет? — прошипел Фиркин.

Чем снова приструнил ярость ящера.

Пятьдесят тысяч, хм. Конечно, всего лишь людей. Но ведь пятьдесят тысяч. Ну по крайней мере сорок пять. Но все — его племя. ЕГО. Аналез сможет многое с сорока пятью тысячами солдат. Очень многое…

И чего? Хорошего или плохого?

Трудно сказать. Но вот упорно кажется, что будет весьма интересно.

Но Летти…

Она мертва. Его племя — мертво. Аналез без племени — мертв.

Но ведь Балур и раньше оказывался без племени. И умирал в пустыне. А потом отыскал новое племя.

— Иди со мной! — терпеливо вздохнув, величественно изрек Фиркин. — Поприветствуй свое племя. Своих людей. В общем, просто своих.

И Балур пошел. Хотя здравый смысл и протестовал. Но что он предлагал взамен? Умирать? Скорбеть, плакать, тонуть в слезах? Но до каких пор? И что потом? Выждать, пока всем станет наплевать?

А людям совсем не было наплевать. Они радостно завопили, завидев его. Они ревели, выли, орали и выкрикивали:

— Пророк! Пророк! Пророк!

Мир затрясся от крика. А когда Балур приблизился, они умолкли, отпрянули. Преклонили колени и склонили головы.

Ящер остановился посреди толпы. Насколько он мог видеть, повсюду мужчины, женщины и дети опустились на одно колено и уставились в землю. Стоял лишь Фиркин. Он раскинул руки, обернулся, и по его лицу расползлась улыбка. И смысл ее был ясен донельзя.

— Гляди, что я даю тебе.

Балур поглядел на трупы драконов, на место, где умерли Билл с Летти, превращенные в жалкие кучки пепла.

А чего бы Летти по-настоящему хотела для своего Балура?