– Феликс, что вы пьете? Есть коньяк армянский, югославский и посольская водка. Вы к чему там привыкли в своей загранкомандировке? Наверное, виски, джин, бренди? – говорила она оживленно, не давая ему ответить, и расставляла посуду.

У Черняка от удивления глаза полезли на лоб. «Какая загранкомандировка? Она что, чокнутая?» – воскликнул он мысленно.

Но Соколовская не заметила его удивления и продолжала болтать, доставая из серванта то вилки, то рюмки и фужеры.

– Коля, наверное, похудел, он всегда плохо ел, а уж там, за границей, живет всухомятку. Это я уверена! Он такой!

«Господи! – вновь мысленно воскликнул Черняк, – чокнулась совсем! Вот это он ей насвистел! Значит, он в загранкомандировке. Тогда я только что вернулся оттуда, – решил мысленно Черняк. – Из какой-нибудь Гваделупы или Мамбы-Юмбы. Она же дура, можно навешать, что хочешь».

– Феликс, скажите мне по секрету, в какой вы были стране? – полушепотом вдруг спросила она и с надеждой взглянула на него.

– Саня! – с укоризной произнес он. – Это же для него риск, я-то здесь, а он – там… – входя в роль, ответил Черняк.

– Да-да, вы не имеете права. Прошлый раз его не было четыре года. Ни одного письма, ни одной весточки. Где он был? Не знаю!

«Ага! Значит, прошлый раз четыре года парился. Где-нибудь в Мордовии на лесоповале или на строительстве химического комбината. Хорошая загранкомандировка! Жиган – разведчик!» – Он чуть не расхохотался этой своей мысли.

– Жиган такой человек, что ему везде хорошо! – ухмыльнулся Феликс и прикусил язык.

– А кто такой Жиган? Я что-то такой фамилии не слышала.

– Это наш шеф Жиганин. Ну так как насчет захмелиться? – вновь сорвался на жаргон Черняк.

– Интересно вы выражаетесь, Феликс. Хотя если есть слово похмелиться, то почему не может быть «захмелиться»? Правда? Мне так нравится, – она поставила две хрустальных рюмки и бутылку посольской водки. Черняк сразу же налил водки, ему не терпелось выпить, и он поднял рюмку…

Проснулись они поздним утром, когда жизнь города уже была в полном разгаре. За окном слышалось лязгание трамвайных колес.

– Где ты остановился? В Европейской? – спросила Соколовская, томно потягиваясь и подложив под голову руки. – Чемоданы твои там?

– В Гатчине. У двоюродной сестры, – ответил Черняк, доставая из пачки сигарету. Это были сигареты «Мальборо».

– Она не будет беспокоиться, если ты поживешь здесь?

– Нет! Это не в первый раз при моем характере работы. – Он чиркнул зажигалкой, прикурил и сунул ей между губ сигарету. – У меня длительный отпуск, не могу же я сидеть все время в Гатчине.

– Очень хорошо! Я все понимаю. Будем считать вопрос решенным. Только я иногда буду тебя покидать днем, у меня ведь служба. Ты не будешь скучать?

– Нет! Я чем-нибудь займусь. Схожу в кино, в магазин. К сожалению, у меня мало с собой денег, – бросил он пробный шар.

– Не будем из денег делать проблему. – Она поднялась и, не стыдясь перед ним своей наготы, подошла к перламутровому булю и вытащила ящичек. – Вот здесь деньги. И пожалуйста, не стесняйся!

«Не буду стесняться, не буду, моя пташка! – усмехнулся он про себя. – Мы же с тобой почти родственники! Я с твоим братцем на нарах валялся и общую парашу имел», – смеялся он мысленно, наслаждаясь своим превосходством над ней и тем, что раз и навсегда покорил ее своими ласками, мужской силой и нежностью.

Началась для него сытая, спокойная и однообразная жизнь, которая ему иногда мерещилась в колонии. Он представлял себе как найдет молодую интересную женщину, и она будет за ним ухаживать, а он будет за это с ней спать. Дальше его фантазия не шла, ограниченная невеликим кругозором. Иногда он подумывал о том, что Жиган специально его выбрал, красивого, молодого, чтобы пристроить возле сестры, осчастливить в ее одиночестве. Ни о чем больше он думать не хотел и жил, получая от этой жизни удовольствие, наверстывая все, чего был лишен целых пять лет.

* * *

Безлунная ночь опустилась на лесной массив. Человек осторожно и бесшумно пробирался сквозь чащу леса, время от времени поглядывая на светящуюся стрелку компаса на руке. Наконец лес поредел, и открылась широкая поляна. Пригибаясь почти к земле, он быстро стал пересекать поляну. Но вдруг перед вспаханной полосой, шириной метра четыре, остановился.

– Вот она, контрольно-следовая полоса, – тихо проговорил он. Постоял несколько секунд, собираясь с духом, и, поднявшись, прыжками пересек вспаханную полосу. Там он упал на землю и прислушался. Никакие подозрительные звуки не достигали его слуха.

– Теперь подальше отсюда, – прошептал человек и, согнувшись, побежал в сторону от вспаханной полосы.

Вскоре он достиг тускло блестевшей в ночи реки и, забравшись в кусты, стал прислушиваться к ночным звукам. Удостоверившись, что никакой опасности нет, быстро разделся, связал одежду узлом, положил себе на голову, подвязал ее пояском к подбородку и бесшумно вошел в воду. Без единого всплеска он переплыл реку, вышел на берег, цепляясь за кусты, и, не скрываясь, засмеялся.

– Ну что, хваленые стражи границ, взяли? – радостно и торжествующе выкрикнул он и принялся одеваться. – Боб Райский не такой дурак, чтобы лезть в лапы. Прыжок – и ты уже за границей! А твердили нам: «Граница на замке!» – презрительно говорил он сам с собой. – Замок-то открывается без ключа!

Покончив с гардеробом, Райский легко подпрыгнул на месте, крякнул и смело пошел вперед. Тут его глазам открылась на фоне темного неба вышка. Еще немного, и он увидел строение, кое-где светились окна.

– Стой! – приказал тихий голос из темноты. – Подними руки! – с акцентом, по-русски произнес кто-то невидимый.

Борис охотно выполнил приказание, и улыбка расползлась по его лицу.

– Пожалуйста! Пожалуйста! С удовольствием! Сделаю все, что вы прикажете! – громко ответил он и поднял высоко руки.

Из темноты вышли две фигуры, сильный луч света ударил в лицо Райскому. Он оказался довольно молодым скуластым парнем лет двадцати. На нем в обтяжку сидел спортивный костюм, подчеркивая рано выпирающий живот. От яркого света фонаря Райский зажмурился, но рук не опустил.

– Господа! Не надо так, я ослепну! Я не собираюсь бежать, я шел к вам, я искал вас. Я целый год готовился к переходу границы, – затараторил он. – Вы не представляете себе, скольких мук стоила мне жизнь там, за «железным занавесом». Демократии никакой, одна диктатура. Отец в тюрьме, мать безработная, голодали, меня преследовали. В общем, я решил, что больше не останусь в советской стране. Я счастлив приветствовать вас, граждан свободного мира! Я отдаюсь полностью на милость ваших законов, ваших порядков и обещаю, что буду верным гражданином той страны, которая даст мне гражданство.

Он