— Я думала, у тебя диабет и давление. — Раиса спряталаголову в плечи, как будто испугавшись, что он сейчас ее ударит. — Хозяйкаговорила, у тебя целый букет болезней… А оказывается, вот оно что. И Оленька,значит, тоже? Ну теперь я понимаю. А она все-таки выбросилась бедненькая, приребенке маленьком… ужас какой! Ну а девочка что?

— Девочка слабоумная. Я же говорю, мы с Олей сидели на ЛСД,этот наркотик как-то интересно влияет на хромосомы. Никто пока точно не знаеткак именно. Врачи называют Люсю олигофренкой. Матушка боится, что кто-нибудьузнает о Люсе. — Олег рухнул на тахту и опять захохотал. — Ну как же, у ГалиныСеменовны Солодкиной, у такой успешной, такой богатой и блестящей дамы сыннаркоман и внучка олигофренка!

— Погоди, что ты смеешься все время? Плакать надо. Так гдеже она живет? С кем?

— Девочка? — Олег перестал смеяться, лицо его вытянулось встранной болезненной гримасе. Раиса со страхом и жалостью смотрела на егонекрасивый курносый профиль. — А была ли девочка? — простонал он высоким,фальшивым фальцетом. — Толстая нелепая Люся, вся в прыщиках, вся такая добрая,ласковая. С ума сойти можно. Жил себе, жил, знал, что она существует где-то, носовершенно о ней не думал. А увидел, и что-то со мной случилось. Окончательносвихнулся. Скучаю по ней. Тянет меня туда как магнитом. Мотаюсь с видеокамерой,снимаю Люсю, а потом любуюсь потихоньку своим детенышем. Бред какой-то,безумие. Матушку едва инфаркт не хватил, когда узнала, что я туда езжу. Орала,рыдала, умоляла.

— Куда ездишь? Можешь по-человечески объяснить?

— В гадюшник этот. В питомник. К Люсе. — Он не глядяпротянул руку за сигаретой, стал щелкать зажигалкой, но газ кончился, онотшвырнул зажигалку и крикнул:

— Дай спички!

— Ты очень много куришь, — машинально заметила Раиса, взялакоробок с камина и протянула ему. — Значит, девочку в детский дом сдали?

— Ну а куда же? Нет, ты не думай, это не простой детскийдом, а самый что ни на есть лучший. Семейный. Люсю окружают здоровыедоброжелательные дети, например вот эти веселенькие близняшки, которые сюдаприезжали с фотографом Кисой.

— Господи, так ведь ее там заклюют, она ж больная,слабенькая, — покачала головой Раиса, — а они вон какие наглые.

— Это ты зря. Матушка оказывает детдому щедрую спонсорскуюпомощь, Люсю за это любят, пылинки с нее сдувают. Удочерили ее официально,фамилию свою дали. Все оплачено, подмазано, документы в полном порядке, изабота, и домашний уют. У матушки совесть спокойна. С одной стороны, никто неведает о нашем позоре, с Другой — больной ребенок пристроен отлично, по высшейкатегории.

— И давно ты стал к ней ездить?

— Меньше года. Матушка мне все голову морочила, говорила,Люсю в Америку увезли, там много бездетных, вот и вывозят наших больныхдетишек. Здоровых за границу не выпускают, а больных — пожалуйста. Я судовольствием глотал это вранье. Я думал, девочке в Америке лучше, там кдефективным относятся совсем по-другому. А однажды мне позвонила Ольгина сестраЛиля, и повезла показать Люсю. Я тогда находился в крепкой завязке, то есть былпочти нормальным человеком. Оказалось, Лиля ездит туда постоянно, иногда беретЛюсю к себе. Она после смерти Ольги не решилась оставить девочку у себя.Молодая одинокая женщина, работает с утра до вечера, зарабатывает копейки,помощи никакой, ей только не хватало больной племянницы. А тут матушка моя сосвоими разумными предложениями, мол, там, в семейном детском доме, специальныереабилитационные программы и такой уход, какого она, Лиля, при всем желании несможет обеспечить.

— Погоди, зачем хозяйке это понадобилось? — перебила егоРаиса. — Вы же с Ольгой даже расписаны не были, она могла вообще умыть руки ине суетиться.

— Стало быть, не могла, — улыбнулся Олег, — она хоть исильная женщина, и деловая, но все-таки не совсем животное. Она хотела каклучше. А может, и другие есть причины, не только нравственного порядка. Незнаю, она мне не докладывала.

Раиса помолчала, морщась от каких-то сложных раздумий, потомспросила тихо:

— Значит, ты так долго спал из-за наркотиков?

— Ага. Это называется нарколепсия. Со мной такое уже было. Впринципе, можно сдохнуть запросто или какую-нибудь конечность отлежать так, чтопотом придется ампутировать.

— Ой, Господи, — покачала головой Раиса, — ну ты, Олежек, отэтой пакости собираешься освободиться? Или так вот будешь смерти ждать?

— Сейчас опять пытаюсь, в сотый раз, наверное. Жить хочется,понимаешь ли. Очень хочется жить. Как ты меня разбудила, так и терплю с техпор. Кстати, учти, у меня скоро ломка начнется, ты не пугайся. Конечно, еслистанет совсем хреново, вмажусь методоном.

— Может, тебе в больнице полежать? Сейчас вон сколькорекламируют всяких клиник, где избавляют от наркотической зависимости.

— Да ну, фигня. — Он махнул рукой. — Я на своей шкуреперепробовал практически все. Надо хотя бы раз самому до конца переломаться,перетерпеть, без посторонней помощи.

— А Ксюша знает?

— О чем? О том, что у меня есть слабоумная дочь? Разумеется,нет.

— А что ты наркоман?

— Ну, это только ты у нас такая наивная, такаядрессированная. — Олег оскалил крупные прокуренные зубы. — Впрочем, у Ксюши всевпереди. Пока знает, потом научится не знать.

— Как же она решилась рожать от тебя?

— А она и не решалась.

— Да ты что?!

— Ничего. Маша — не мой ребенок.

— С ума сошел? — Раиса перешла на шепот. — Как же это можетбыть? Я не верю, вот не верю, и все, что бы ты мне ни говорил!

— Ну, не верь, — разрешил Олег. — Что от этого изменится? Япочти двадцать лет на игле. От меня уже давно никто родиться не может. При всемжелании. Да и желания нет давным — Давно. Правда, это строго между нами, Раиса.— Он подмигнул. — Поняла?

— Нет, — покачала головой Раиса, — ничего я не поняла ипонимать не хочу. Тебе, гаденышу, повезло, наконец нашлась девочка хорошая,чистая и ребенка родила здоровенького, загляденье, а не ребенок. Ты вот взялбы, собрал свою волю в кулак, бросил бы эти чертовы наркотики и зажил бынаконец нормально, как человек. Тебе же всего сорок, для мужчины самый лучшийвозраст. Забрал бы Люсю из детдома, мало ли, что там хозяйка выдумывает? Нельзяс таким грехом жить, Олежек, нельзя. При живом отце, при живой бабке девочка вдетдоме. Ну, пусть больная, пусть слабоумная, ты сам говоришь, она добрая,ласковая, она твой родной ребенок, будь ты человеком, забери ее.