– Его язычество, – выкрикнул ГотфридРоденберг, – очевиднейшим образом проявляется в дикой ненависти ко всейнемецкой нации – опоре Церкви, в особенности же к нам, госпитальерам СветлейшейДевы, antemurale christianitatis,[348] своей грудью защищающимкатолическую веру от нехристей. Кстати, уже двести лет! Правда и то, что этотЯгелло – неофит и идолопоклонник, который, чтобы истерзать орден, не только сгуситами, но и с адом самим готов стакнуться. Да и вообще не о том нам сейчасрассуждать надо, как убедить Ягеллу и Польшу присоединиться к крестовомупоходу, а вернуться надобно к тому, о чем мы в Пресбурге тогда, еще два годаназад, на Трех Царей, совещались, как бы нам на самою Польшу с крестовым походомвдарить. И на куски разодрать этот гнилой плод, этого ублюдка городельскойунии![349]

– Ваши слова, – очень холодно проговорил епископОлесьницкий, – похоже, стоят самого Фалькенберга. И неудивительно, ведь несекрет, что и пресловутые «Satyry» надиктовали Фалькенбергу не где-нибудь, аименно в Мальборке. Напоминаю, что названный пасквиль осудил собор, а самФалькенберг вынужден был отречься от своих позорных еретических тез под угрозойкостра. Прямо-таки странно звучат они в устах человека, говорящего об antemuralechristianitatis…

– Не злобствуйте, епископ, – примиряюще вставилПута из Частоловиц. – Ведь факт же, что ваш король гуситов поддерживает.Явно и тайно. Мы знаем и понимаем, что поляки крестоносцев держат в шахе, а втом, что их в шахе держать приходится, ничего удивительного, если честноговорить, нет. Однако же результаты такой политики для всей христианской Европымогут оказаться губительными. Вы ведь сами знаете.

– Увы, – подтвердил Людвиг Бжегский. – Арезультаты мы видим. Корыбутович в Праге и с ним несколько рот поляков. ВМораве Любко Пухала. Петр из Лихвина и Федор из Острога. Вышек Рачиньский рядомс Рогачем из Дубе. Вот где они, поляки, вот где на этой войне мелькают польскиегербы и слышны польские боевые кличи. Вот как Ягелло поддерживает истиннуюверу. А его эдикты, манифесты, указы? Мозги нам пудрит, вот что.

– А тем временем свинец, лошади, оружие, снедь, товарывсякие, – угрюмо добавил Альбрехт фон Колдиц, – непрерывно текут изПольши в Чехию. Как же так, а, епископ? По одной дороге денарии, которыми вытак похваляетесь, шлете в Рим, а по другой – порох и снаряды для гуситскихпушек? Согласитесь, очень это похоже на вашего короля, который, как говорят,Богу ставит свечку, а черту огарок.

– Над некоторыми проблемами, – признался посленедолгого молчания Олесьницкий, – и я задумываюсь. Чтобы дело шло клучшему, я приложу старания, пособи мне Боже. Но не хочется бросаться словами,повторяя одни и те же аргументы. Так что скажу кратко: доказательствомнамерений Польского королевства является мое здесь присутствие.

– Кое мы воспринимаем положительно, – хлопнул постолу епископ Конрад. – Но что оно такое сегодня, это ваше Польскоекоролевство? Вы, что ли, господин Збигнев? Или Витольд? Или Шафраньские? Или,может, Остророг? Или же Ястжембцы и Бискупцы? Кто в Польше правит? Ведь некороль же Владислав, дряхлый старец, который даже с собственной женойуправиться не в состоянии. Так, может, и верно, Сонка Гольшанская в Польшекомандует? И ее любовники, Челок, Хиньча, Куровский, Заремба? И кто там еще этурусинку хендожит?

– Vera, vero, – печально покачал головой легатОрсини. – Стыдоба, чтобы такой cornuto[350] был королем…

– Вроде бы серьезный тинг, – наморщил лобкраковский епископ, – а сплетнями забавляемся, словно бабы. Или жаки[351] в борделе.

– Не станете же вы отрицать, что Сонка Ягелле роганаставляет и позорит его всячески.

– Буду отрицать, ибо это vana rumoris.[352]Слухи, распускаемые и подпитываемые Мальборком.

Крестоносец вскочил из-за стола, красный и готовый ответить,но Кашпар Шлик остановил его резким жестом.

– Pax! Оставим эту тему, есть дела и поважнее.Насколько я понимаю, вооруженное участие Польши в крестовом походе в данныймомент дело сомнительное. Что делать, хоть и с сожалением, но принимаем ксведению. Однако клянусь ракой святого Якуба, присмотрите, епископ Збигнев, затем, чтобы были реально исполнены пункты договоренности в Кежмарке и Ягелловыэдикты из Трембовли и Велуна. Эти эдикты вроде бы закрывают границы, торгующимс гуситами грозят наказанием, а меж тем товары и оружие, как справедливозаметил господин свидницкий староста, по-прежнему из Польши в Чехию идут.

– Обещаю, – нетерпеливо прервалОлесьницкий, – что приложу старания. И это не пустые слова. Сносящихся счешскими еретиками в Польше будут карать, существуют королевские эдикты. Jurasunt clara.[353] Однако господину свидницкому гетману и егопреосвященству епископу напомню слова Писания: «Почему вы видите пылинку вглазах брата, а в своем бревна не замечаете?» Половина Силезии торгует сгуситами, и никто ничего против этого не предпринимает.

– Ошибаетесь, ясновельможный князь Збигнев, –перегнулся через стол епископ Конрад. – Ибо предпринимаем. Уверяю вас, чтопредприняты определенные меры. Жесткие средства. Без эдиктов, без манифестов,без всяких пергаментов обойдется, но некоторые defensores haereticorum[354] на собственной шкуре почувствуют, что значит с еретикамикумоваться. А других, уверяю вас, бледный страх охватит. Тогда мир увидитразницу между истинной и показной деятельностью. Между истинной борьбой изапудриванием, как вы выразились, мозгов.