С улыбкой вспомнил, как перед застольем, в день свадьбы, Петр Яковлевич Закомарин вызывал к себе по очереди всех геологов, носивших очки, и «разоружал» их. Очки в тайге – предмет особой ценности. У кого слабое зрение, без очков – не работник. А если случайно разобьет их, то на приобретение новых уйдет не одна неделя. Поход в Солнечный, дальше в город к врачу, получение рецепта, изготовление… А за праздничным столом, как шутил Закомарин, никто мимо рта не пронесет. Петр Яковлевич, надо отдать ему должное, в любом деле видит на два хода вперед, думает о завтрашнем дне, о будущем.

И сегодня, когда они остались одни, Закомарин заговорил о складах. Не нравится ему, что они расположены далеко от поселка. Их срубили еще в прошлом сезоне там, где разбивали лагерь. Место неплохое, возвышенное, сухое. И строения стоят добротные, хотя и временные.

Куншев в том ничего такого, чтоб вызывало беспокойство, не видел. Склады как склады. Далековато, конечно, но не бросать же все дела и возводить новые амбары рядом с поселком. Придет время – построим. Он так и хотел было сказать Закомарину, но воздержался. В беспокойстве начальника сквозила какая-то подспудная тревога. Возможно, он и прав. Закомарин – бывалый таежник, к нему нужно прислушиваться. Да только у Куншева не поворачивался язык, чтобы взваливать на плечи ребят-трудяг еще новую обузу. Склады могут и повременить, объекты, так сказать, не первостепенной важности. Их можно будет возводить и с наступлением заморозков. А вот есть дела, которые не терпят отлагательства: постройка своей пекарни и лаборатории.

На том они и порешили.

Осенний день подходил к своему завершению. Подходил ясно и умиротворенно, как протяжный облегченный вздох человека после окончания сделанной им работы. Солнце опускалось в распадок, клонилось к вершинам елей и кедрачей, и смутная текучая голубизна окутывала низины, подчеркивая и обнажая захватывающие дух таежные просторы, и как-то окрыляюще возвышала сознание собственной значимости человека на земле, поднимала, укрепляла его дерзкие мысли и обнадеживающе вызывала желание долго жить, размышлять и трудиться.

Шагать было легко и приятно. Когда за плечами всего одна четверть прожитого века, а тело сильное и крепкое, всегда шагается и легко и приятно. Досадливого комарья и другой противной крылатой живности уже почти не было. Владимир с внимательным любопытством всматривался в окружающий его таежный мир, невольно отмечая про себя, как ели и пихты у подножья холмов меж собой сговаривались забежать наверх, на самую вершину, и отмечал, как они бежали, оставляя за собой крепкую поросль. Вот-вот, кажется, они возьмут приступом гору. Но почему-то неизменно у самой макушки они мельчали и тончали, хирели и становились низкорослыми, так и не одолев последние важные сотни метров.

Тишина тайги и монотонное бормотание речки, прыгающей с увала на увал, пенящейся и нетерпеливой, успокаивали. Владимир шагал и шагал. Отмечал работу геологов по закопушкам, по неглубоким шурфам. Он знал по памяти карту местности и полученные отрицательные результаты. Отрицательный результат тоже важен – он исключает район от напрасного детального поиска.

Вдруг со страшным треском и фырканьем прямо у него из-под ног вылетел глухарь, а за ним – второй. Обыкновенная таежная птица, и обыкновенный крик у нее. Но в загустевшей тишине тайги, при неровном бормотании речки, в шуме и крике птичьем послышался ему то ли дикий смех, то ли какое-то предупреждение о беспощадности судьбы.

Владимир пожалел, что не захватил с собой ружья. Возвращаться? Оглянулся назад. Далеко отмахал. Чертыхнулся. Потоптался на месте, приминая подошвами сапог жухлую траву. И опять зашагал по тропе, утешая себя мыслью о том, что у кого нет на плечах головы, у того зато есть здоровые, крепкие ноги. Он намеревался завтра же снова прийти сюда, но уже с ружьем: набрел на глухариное место.

Пока он так думал, взгляд его остановился на стволе березы. На нем вырос крупный удивительный нарост. Этот древесный гриб чем-то напоминал голову лесного мудреца. Владимир, недолго думая, стал прикидывать, как его удобнее снять – то ли отодрать, то ли, пожертвовав деревом, спилить с куском ствола. У него в доме уже поднакопилось множество поделок, добытых в тайге. Природа часто сама создавала такие прелестные вещи, что только диву даешься. Человеку оставалось лишь заметить эти красоты, умело взять, не нарушая целостности впечатления.

Владимир часто задумывался, всматриваясь в творения природы, пытаясь разгадать их внутренний смысл. Очень досадно бывало, когда он уходил, так и не решив той или иной таежной загадки. Что ни говори, а множество всяких вопросов умеет задавать тайга, а справиться негде, спросить не у кого, так что ответы приходится искать в своей собственной голове. Обыкновенно он часто оставлял вопросы без ответа, но отмечал в памяти места, где они возникли, с убежденной верой, что когда-нибудь дождется в том же месте и ответа, распознает, разгадает загадку.

Как правило, у него на ходу чаще возникали разные вопросы, а ответы и решения приходили на привалах, на отдыхе. Владимир шел по тропе, лишенной всякой растительности, пробитой копытами оленей, горных баранов, коз, а потом и ногами человека, приспособившего тропу для себя. С той тропы он свернул в глубокий распадок с безымянным веселым ключом, постоянно исчезающем в завалах камней и дававшем знать о себе только своей нескончаемой болтовней. Мало-помалу высокие горные щеки скал стали расступаться, снижаться, и перед геологом открылась просторная впадина с болотом у подножия горы, из которого и вытекал говорливый ручеек. Отсюда перед ним открывался замечательный вид широкой долины, задумчиво стояли величественные кедры, могучие ели, тянулись к небу нарядные пихты, в кольчуге буро-оранжевых листьев группкою толпились дубы, а рядом с ними в ажурных желтых накидках кокетливо красовались белоствольные березки. Владимир отмечал и другие деревья, в том числе беспокойную осину, мелколиственный клен, и все они вместе создавали своеобразную картину, полную умиротворения и благополучия.

Владимир присел на камень передохнуть. Вынул из сумки термос, отвинтил стаканчик-крышку, налил крепкого чаю, стал потихоньку пить, мало-помалу забываясь и сливаясь с природой. Белые редкие облака стали как-то боком закрывать солнце, и тогда вместе с ним все вокруг задумалось и наступила какая-то удивительная тишина. И тут невдалеке, на пригорке, показался небольшой шустрый зверек – темно-коричневый и шерсть его мягко золотилась в лучах вечернего солнца. Владимир чуть не вскрикнул: то был редкой красоты соболь! Живой соболь! И тут-то уже во второй раз геолог пожалел, что не захватил ружья. Такая редкая добыча! Сама вышла к нему, а он – лишь глазами хлопает.

Завороженный красотой зверька, Владимир тихо приподнялся. Тот, словно учуял опасность, юркнул в заросли. Геолог, осторожно ступая подошвами сапог, двинулся к тому месту, куда скрылся соболь. Там, конечно, его не было. Рядом простиралось болото, которое он обошел стороной по пробитой звериной тропе. Болото как болото. Ничем не примечательное. Только неподалеку от берега, вернее, от топкого края, торчит замшелый камень. Он чем-то напоминал выгнутую спину соболя и так же коричнево темнел на фоне болотной зелени.