— А это ошибка. Даже если вы не поддерживаете народную медицину, вам не мешало бы знать, что она предлагает. — Малика отворачивается от него и уходит.

Доктор уже не смотрит на нас. Он чувствует себя униженным, к тому же женщиной, что для араба наибольший позор. В глазах Ахмеда этот мужчина уже никто. Но я-то хорошо знаю, что Малика — непревзойденный мастер интриг и персональных уколов. И у нее такой острый язык!

Выходя из кабинета, мы знаем столько же, сколько перед тем, как прийти сюда. Это можно было прочитать в каждой энциклопедии здоровья ребенка, справочнике для молодых матерей и в Интернете. Единственная польза от этого визита заключается в том, что мы внутренне успокоились и совесть наша чиста. Иначе моя мать задолбала бы нас насмерть.

— На прощание нужно сказать, что хорошо было бы — на некоторое время, конечно, — наладить связь с детским кардиологом. Он может вовремя что-то спрогнозировать, я отчетливо слышал шумы в сердечке маленькой. Мне также не нравится ее пульс. Может, это следствие, обычная случайность, которая возникает от постоянного крика, бессонницы и общей слабости, но считаю, как старый практик и традиционалист, что береженого Бог бережет. Со здоровьем не шутят.

— Хорошо, хорошо, — пренебрежительно говорит Ахмед, уже серьезно не воспринимая ни доктора, ни его слов.

Время летит очень быстро. Мы все очень переживали, пока Даринке не исполнилось три месяца, и это, надо сказать был самый тяжелый период в моей жизни. Я думала, что после очередной бессонной ночи не переживу следующего дня, но как-то все миновало. Из-за волнений за младшую дочь я довольно быстро вернулась к своему прежнему весу. Это было единственным положительным моментом во время того ада, через который мне довелось пройти.

Мама обвыклась, чувствует себя как дома, мы же, наоборот, все чаще раздражаемся от ее присутствия. Она, как всегда, бескомпромиссна и настаивает на своем, а ее норов я постоянно испытываю на себе. Ахмед, который выезжает утром и возвращается поздним вечером, общается с ней довольно редко.

Вечерами мы прячемся в спальне, так как это единственное место, где мы с мужем и детьми можем быть одни. До поздней ночи мы играем в нашем оазисе с Марысей и Дарьей, прыгаем весело на кровати, а потом у нас «тихие» дни с мамой, которая утверждает, что мы избегаем ее.

— Если я вам мешаю или меня слишком много, то просто скажите, — именно так она формулирует свое отношение к происходящему. — Я ведь каждую минуту могу уехать. Нет никакой проблемы.

— Нет, мама, почему же, — отвечаю я.

Знаю, что это только разговоры, и боюсь, что она уже никогда от нас не отстанет. У меня слипаются глаза.

Ахмед тяжело работает — знаю, что хочет сдержать слово и вытянуть нас из этой глуши. Казалось бы, осень, а по-прежнему очень тепло. Тяжело выдерживать целыми месяцами летнюю жару, но теперь начинается наихудшее — период адских пустынных ветров из глубины континента, которые несут облака пыли и песка. Gibli.

— Настоящая печка, — жалуется мама. — Жара невыносимая. Выйди наружу, увидишь, что творится.

— Так не выходи, мама. Никто в такие дни, как сегодня, не гуляет.

— Но дети же должны двигаться. Их не удержишь в доме.

— Они даже во двор не выходят из чувства самосохранения.

Марыся уже переживала это не раз и знает, что в это время самое лучшее — лежать под кондиционером.

— Я должна выйти, иначе с ума сойду в четырех стенах.

— Делай что хочешь, ты уже настоящая арабка.

— Тебе бы только мать обижать!

— Снова одно и то же! Сколько раз мне еще повторять? Это называется предусмотрительность. Не взбираться на вершины гор, когда есть опасность схода лавин, не заплывать в море во время шторма, потому я и сижу в укрытии, когда дует gibli. Кроме пыли он несет с собой магнитные бури, клубы высохших кустов и провоцирует бешеные скачки давления. И вообще, не будь ребенком! Во время тайфуна люди спускаются в подвалы, а не прогуливаются, потому что им скучно.

— Девочки тоже хотят выйти, — упрямо продолжает она, как всегда, настаивая на своем. — А ты вылеживайся и толстей перед телевизором.

— Решительно не согласна. — Я преграждаю ей путь.

Мать фыркает и выходит на террасу. Марыся, с палкой в руке, в одних трусах и тоненькой майке, качается от порывов ветра. Я вытаращила глаза, заметив дорожную коляску с Дарьей, готовую к прогулке. Какая же моя мать упрямая! И в голову ей не приходит, что она подвергает маленьких детей, своих внучек, опасности только ради того, чтобы настоять на своем.

— Ты, если хочешь, можешь идти даже в пекло, но прочь от моих детей! — кричу я, выбегая на террасу и преграждая ей дорогу. — Марыся, домой!

Девочка разворачивается и мигом бежит в дом.

— Глупая коза! — восклицает мать. — Иногда я задумываюсь, почему у меня такая тупая дочка. — Она едва говорит, так как от ветра у нее сбивается дыхание. — Выйду хотя бы на десять минут. — Мать хватается за ручку коляски и старается меня объехать.

— Если хочешь, иди хоть на час! Дорога свободна, я уже тебе сказала! Но мои дети останутся дома. В особенности малютка Дарья. — Я упрямо топаю, потому что мать доводит меня до бешенства.

— Я забираю ее с собой. — Она тянет коляску в свою сторону, а я в свою.

Ребенок смотрит на нас своими маленькими, как пуговички, глазами, поочередно переводя взгляд с меня на сумасшедшую бабку с растрепанными волосами. Затем Дарья кривит личико, думая заплакать, но звука пока не слышно.

— Видишь, чего ты добилась?! — Мать кивает на малышку. — Была спокойная и довольная, а ты, как всегда, делаешь все, чтобы ее расстроить. В конце концов ты всех доводишь до бешенства.

Это уже было слишком. Я не буду выслушивать ее грубости.

— Хватит! — кричу я и резко дергаю коляску к себе.

Мать утрачивает равновесие, и ручка выскальзывает из ее вспотевших рук. Я падаю на спину и с испугом смотрю на то, что происходит. Вижу, как непривязанная Дарья, высвободившись из тоненького одеяльца, словно мячик пролетает надо мной и приземляется в кустах, покрытых толстым слоем серой пыли. Мы с матерью застываем. Через минуту, которая длится вечность, малютка заходится от плача. Мы вскакиваем. Я первой хватаю мою бедную доченьку и со злостью отталкиваю мать локтем.

— Довольна, теперь тебе не скучно?! — истерично выкрикиваю я срывающимся голосом.

Я вбегаю в дом, кладу ребенка на канапе и осматриваю ее тельце. Сопящая мать, всхлипывающая от страха Марыся и тихая Джойси стоят за моей спиной. Потная, вся в пыли, Дарья продолжает кричать и все никак не успокоится.

— Что с тобой? — спрашиваю я у малышки, как будто она может ответить мне. — Скажи мамочке.