Томск. Август 20… года

Вертолет МЧС прилетел за нами спустя полчаса после боя на дороге. Нам пришлось самим оказать первую помощь раненым бандитам, или кем они там являлись, иначе они бы истекли кровью, и тогда нам с Дюхой было бы точно несдобровать. Амбалам картечь посекла только мышцы на ногах, кости уцелели. Так что обычных жгутов оказалось достаточно. Их оружие Андрюха собрал и спрятал себе в рюкзак. А вот с седым поджарым мужчиной, вероятно, их командиром, которому я всадил заряд в правый бок, пришлось повозиться. Ранение получилось серьезным, но иначе я не смог поступить, потому что, промедли я еще пару секунд — и он бы накрыл из «Кедра» Степана и Дюху. Единственное, в чем я убедился, осмотрев его, да и то с определенной долей скептицизма, это что легкие и печень его не пострадали. Картечь застряла в ребрах и плече. Вот за его сохранность я бы не поручился. Скорее всего, мужик останется инвалидом. Ну, извини, ты первый начал!..

Спасатели, конечно, присвистнули, увидав побоище, сообщили по рации в милицию. А я, пока летели, и как только появилась надежная связь, подстраховался — позвонил Ракитину и коротко, без комментариев передал суть дела. Так что в аэропорту нас не стали сажать в автозак, а повезли на обычной служебной «газели». Ракитин, встречавший нас, молчал всю дорогу и, лишь когда мы очутились в его кабинете, выдал:

— Какого черта, Димыч, вы там устроили казаков-разбойников?! Что за стрельба, блин?!

— Скорее уж маленький Дикий Запад… А что прикажешь было делать? Поднять лапки кверху? Эти ребята с «Кедрами» — не почетный эскорт. Они туда прибыли по наши души!

— Разберемся. Кто куда и зачем ездил, — лязгнул Олег и положил передо мной и Андрюхой чистые листы. — Пишите всё как есть…

Ну, мы, конечно, написали. Потом Ракитин взял с нас подписку о невыезде и приказал убираться ко всем чертям. Мы быстренько ретировались, и уже на улице я предложил:

— Айда ко мне. Помоемся, поедим как люди?

Дюха с радостью согласился. А уж как обрадовалась нам Маша, не передать. Она обнимала и тискала нас, словно мы вернулись с полярной зимовки. Бедная, даже прослезилась, разглядывая наши грязные, ободранные физиономии.

— Ну, и ради чего вам понадобилось лезть в такую глушь? — наконец спросила она, когда мы втроем, чистые и посвежевшие, сидели за кухонным столом, уставленным снедью.

Мы переглянулись, и я вышел в прихожую. Вернулся и положил на стол ларец — сэн лыпийн, как называл его Степан. Парнишку, кстати, в город не повезли, оставили в Бакчаре по настоянию его деда. Уж не знаю, кем был на самом деле Илья Сергеевич, но сомневаюсь, чтобы в подобном случае органы правопорядка стали прислушиваться к мнению какого-то лесника! Тем не менее, получив по рации распоряжение начальника Бакчарского отряда МЧС, пилот изменил курс и сделал промежуточную посадку на площадке их базы, высадив ничего не понимающего Степана.

Маша с минуту рассматривала ларец, потом осторожно провела пальцами по одной из стенок.

— По-моему, это очень старая вещь, — сказала она. — Хантыйская…

— Почему так думаешь? — спросил я.

— Видишь, здесь резьба… Это сакральные хантыйские знаки. Их обычно наносят на священные деревья или изображения духов хантыйские шаманы.

— А для чего они служат?

— Ну, по-разному… Иногда для призвания каких-то сущностей, а иногда наоборот — для ограждения от них людей.

— Слушайте, дети мои, — громко вмешался Дюха, — давайте разберемся с этим позже, я жрать хочу!

— Хорошо, — сказал я, чувствуя не меньший голод, — давай завтра отнесем ларец в музей, позовем кого-нибудь из научных сотрудников, из тех, что в теме, и вскроем находку? Маша, сможешь найти подходящего спеца?

— Конечно. У нас работает замечательный специалист по культуре коренных народов Сибири, Иван Иванович Иванов, кандидат исторических наук.

— Его что, действительно так зовут?!

— Да… Он хант, у них часто такие имена и фамилии встречаются, — Маша посмотрела на меня удивленно.

Андрюха хохотнул и принялся накладывать себе в тарелку всё подряд.

— Почти как в анекдоте про шпиона получилось, — пояснил я и тоже занялся едой.

* * *

На следующий день мы встретились с Андрюхой у входа в краеведческий музей ровно в половине двенадцатого. Куваев наотрез отказался приходить раньше, заявив, что должен отоспаться за всю предыдущую неделю, иначе он сам превратится в мойпара и сожрет всех сотрудников музея, включая директора и ее возлюбленного. Маша сделала испуганные глаза и пообещала, что договорится с И. И. Ивановым именно на половину двенадцатого.

Мы пожали друг другу руки, почти официально, и чинно прошествовали за Машей в научное крыло здания. Маша провела нас в большой светлый кабинет, заставленный по периметру высокими книжными шкафами. За стеклом их солидно посверкивали тиснеными золотом и серебром корешки каких-то толстых, явно старинных книг, в основном с иностранными названиями. В центре кабинета располагался широкий стол в форме буквы «П», обтянутый темно-зеленым сукном. Кое-где на нем стояли деревянные пюпитры и подставки для чтения. С одного угла стол был оборудован дополнительной площадкой, тоже деревянной и возвышавшейся над столешницей на десяток сантиметров. С двух сторон над площадкой на специальных гибких кронштейнах прикреплялись лампы «теплого» света.

— Кладите свою находку сюда, — показала на нее Маша. — Иван Иваныч сейчас подойдет.

Я положил ларец на площадку, Маша включила освещение — получился бестеневой круг, в центре которого оказался загадочный сэн лыпийн. На секунду мне почудилось, что ларец засветился сам — сочным медвяным светом, на миг очень четко проступили все символы на его боках и крышке, и вдруг он с еле слышным щелчком раскрылся! Сам!

Мы ошарашенно уставились на него. Ларец распался по всем законам геометрии — на шесть частей и превратился в собственную плоскомерную проекцию. А в центре ее обнаружилась странная вещь. Она выглядела, как простая квадратная дощечка, примерно десять на десять сантиметров и толщиной чуть больше сантиметра. На видимой стороне ее ясно было видно изображение стоящего на дыбках медведя или существа, очень похожего на него. По кругу изображения тянулась вязь из тех же непонятных значков, что мы видели на ларце.