я думаю по поводу Алексея Фадеечева как руководителя балетной труппы. Я сказал как было, что Лёшу мы любим и уважаем. Вопрос меня удивил, потому что Фадеечев-младший – об этом все знали – имел контракт, который юридически не мог быть аннулирован. Вот, собственно говоря, и весь разговор. Я ушел, вечером мне предстояло танцевать «Симфонию до мажор».

Перед спектаклем зашел в театральный буфет купить воды, вижу, Акимов сидит за одним столом с супругами Уваровыми. С чего бы это? Андрей в этом смысле был как компас. Когда Лёшу Фадеечева назначили на пост руководителя, Уваров тут же ушел от Акимова, стал репетировать с Фадеечевым-старшим. Значит, что-то должно было произойти… И точно! К концу II акта по театру разнесся слух, что в ближайшее время пост художественного руководителя балета ГАБТа займет Б. Б. Акимов. Естественно, Уваров стал налаживать отношения с бывшим педагогом. На следующее утро в классе Бориса Борисовича, еще не назначенного приказом, уже стояла едва ли не вся труппа. Обычно к нему на урок приходило самое большее человек двенадцать.

39

Мне, честно говоря, особенно радоваться было нечему. С Лёшей Фадеечевым у нас, несмотря на частое недовольство друг другом, были по-человечески неплохие отношения. А вот с Акимовым, от которого я ушел в самом начале работы в театре, мы общались очень сдержанно, несмотря на то что сидели в одной гримерной. Я понимал, что в ГАБТе Цискаридзе ожидают непростые времена…

Зато с Мариинским театром было все хорошо. Гергиев меня как танцовщика всегда выделял, могу даже сказать, любил, и потому скоро я уже танцевал «Симфонию до мажор» в Петербурге. Из памятного в то время – участие вместе с Машей Александровой в 85-летнем юбилее С. Н. Головкиной на сцене Большого театра.

Параллельно с этими событиями закончился ремонт в моей квартире. Она стояла абсолютно пустая, и было непонятно, когда это пространство приобретет жилой вид. Деньги закончились. Единственным освоенным местом оказалась ванная – без нее я просто не смог бы жить. В кухне сделал только плиту и мойку. Дальше – голяк. Шкафом служила часть стены с гвоздями. Матрас покоился на ящиках с книгами. Они подходили и для сидения, как и подоконник, на котором я завтракал.

Я жил в собственной, побеленной и покрашенной квартире, в счастливом ожидании Нового года, когда неожиданно позвонил Гена Таранда. Он уже руководил труппой с громким названием «Имперский балет». Предложил поехать вместе с ними на гастроли в Израиль, танцевать «Спящую красавицу» и «Щелкунчика».

В Иерусалиме я был единственный раз летом, когда стояла страшная жара, а тут гастроли: ноябрь – начало декабря. Я представил, как буду гулять по городу, как пойду к храму Гроба Господня. Намеченный мной экскурсионный маршрут зашкаливал обилием мест, которые я в той поездке собрался посетить.

Я танцевал в «Спящей красавице» – первый спектакль в Иерусалиме, когда мне сказали, что в зале находится Н. В. Тимофеева с дочерью. Она пришла меня повидать вместе с Надей, с которой мы со школы дружили. Нина Владимировна выглядела очень хорошо, в те годы она еще танцевала, принесла мне какой-то трогательный подарок. И в этот момент по громкой связи объявили, что началась война! Когда балет закончился, ни мы – артисты, ни зрители не могли выйти из здания, наверное, минут сорок, потому что стрельба шла.

Но война войной, а у меня-то выходной! На меня посмотрели как на сумасшедшего: «Коля, война!» Я чертыхнулся и пошел в город. Помощница Таранды – Лена Ульянова – вцепилась мне в руку: «Я тебя одного не пущу!» И пошли мы вместе бродить по улицам. Это был один из лучших дней в моей жизни. Весь Иерусалим как на ладони, пустой, ни одного человека, даже собаки с кошками попрятались.

Когда мы подошли к храму Гроба Господня, там оказалось человек восемь, не больше. Я, сколько хотел, столько там времени и провел. Ходил где хотел, сидел где хотел. Пришли к Стене Плача, а там вообще ни одного человека. Судьба меня хранила в тот день. Во-первых, я остался жив. Во-вторых, я видел Иерусалим во всей его необыкновенной красоте. Наверное, редкие местные жители смотрели на меня и диву давались, какое неподходящее время парень выбрал для прогулки.

В тот день я прошел по пути Иисуса Христа. В городе везде написано, что здесь Он остановился и происходило то-то, там Он остановился и случилось то-то… Летом, в жару, с толпами людей на улице такое путешествие было бы просто невозможным. Я насладился Иерусалимом по полной программе, как и намечал, и пребывал в состоянии счастья. Как говорила Марлен Дитрих: «Все надо делать для себя самой». Известно, что она даже цветы сама заказала на собственные похороны…

40

Вернувшись в Москву, я поехал в Японию с Ю. Н. Григоровичем и его краснодарской труппой. Было очень здорово. Мы с Юрием Николаевичем, видимо, оттого что оба Козероги – я 31 декабря родился, он 2 января, – хорошо «монтируемся», то есть друг другу понятны. Меня всегда поражали его выдержка и самообладание.

…1994 год, Григ «во власти» в Большом театре. Гедиминас Таранда был звездой его постановок, вырос в большого артиста под крылом Юрия Николаевича, а тут взбунтовался. Захотел станцевать Красса в «Спартаке», ему дали спектакль где-то на гастролях, партия не получилась. Гедиминаса в ней на сцену не выпустили, начались обиды. Молодой, преданный Григоровичу артист, повзрослев, начал «отвоевывать» свое пространство, собрал гастрольную бригаду из наших артистов. Стали они разъезжать по городам и весям под грифом «Большой театр». Руководство ГАБТа, понятное дело, тому воспротивилось.

А группа Таранды собралась на очередные гастроли. Несмотря на запрет, они все взяли больничный лист и уехали. А по прилете, прямо в аэропорту, попали в объятия руководства. Артисты получили строгий выговор, а Таранду уволили из театра по статье. В это время Григорович готовил премьеру своей версии «Корсара». Гедиминас должен был танцевать Бирбанто первым составом.

Перед началом генеральной репетиции с публикой, когда уже собирались потушить свет, Таранда неожиданно вышел на сцену перед занавесом. Обратившись к зрителям, сказал, мол, дорогие друзья, сейчас я должен был перед вами выступать, а меня несправедливо уволили. Григорович находился в зрительном зале, кто-то собрался бежать на сцену, чтобы Гедиминаса оттуда сместить. Юрий Николаевич запретил: «Надо всем дать возможность высказаться». Таранде похлопали, крикнули пару раз «Таранда, браво!», на том все и закончилось. Скандала не вышло, никакого резонанса не получилось. Гедиминас оказался вне Большого театра.

Григорович очередной раз показал свою железную выдержку и волю. Когда в его адрес сыпались обвинения со стороны бывших единомышленников – звезд ГАБТа, а потом в прессе была организована его травля, Юрий Николаевич ни разу не унизился до