Вадим повернулся к отцу и прошептал:

— Я тоже вижу.

— Что? — изумлённо спросил отец.

— Я вижу огромную женщину в небе, — осторожно сказал Вадим. — На маму похожа…

Отец почему-то обнял сына, крепко прижав к себе. Затем, отстранившись, принялся вглядываться в тёмный ночной небосвод. Чувствовалось, что он ничего не видит, как, впрочем, и все остальные стоявшие вокруг. Но оказалось, что не все…

Совсем рядом с собой Вадим заметил странного человека. Он был высокий, худой и жилистый, с обветренным загорелым лицом деревенского комбайнёра, которого переодели в почти новый костюм по случаю приезда областного начальства. Вынужденное состояние трезвости проявлялось в необычной живости подвижного взгляда и нервных движениях рук, живших словно отдельно от тела. Руки постоянно что-то делали, потирали ладони, описывали замысловатые загогулины в воздухе, перебирали пальцами, будто играли на невидимой гитаре.

Неожиданно тот задрал голову и громко, что есть мочи, заорал, обращаясь к небесному явлению:

— Кивни людям! Поведи глазами! Не будь иконой! Мне не нужно застывшее фото убитого трупа мёртвого человека!

Женщина наклонила голову, слегка прикрыв глаза.

— Ну, не верю! — кричал странный «комбайнёр». — Экспрессии больше!!!

— Чего больше? — спросил удивлённый Вадим.

— А чёрт его знает. Ведёт себя как неживая. Почему думают, что у святых должны быть застывшие, словно от ботокса, лица? Потому, что так проще. А нам проще не надо. Нам талант нужен, прости Господи, — Комбайнёр взглянул на Вадима. — Женщины… — произнёс он, словно всё объясняя. — Из-за них выгнали взашей из рая. Они предают, изменяют, покидают своих сыновей, которым ещё года не исполнилось…

Вадим вздрогнул, поняв, о чём тот говорит. Стало страшно. Сдерживая внутреннюю дрожь, испуганно спросил:

— Вы кто?

— Дед Пихто, — ворчливо ответил «комбайнёр». — Слыхал про такого? — Он потёр ладони друг о друга и весело добавил: —…сотворивший небо и землю. А ещё, кстати, моря и всё, что в них.

Заметив удивлённый взгляд мальчика, засмеялся:

— Ну ладно, приврал. Но немного. Только тебе признаюсь. Не дед я Пихто, а лишь его конь. В пальто.

Вадим очумело смотрел на странного незнакомца. Может, псих? Это бы многое объясняло.

— Я не псих, — обиженно продолжал незнакомец. — Во всяком случае, не больше, чем некоторые, не станем показывать пальцами. Ведь ты тоже видишь эту красотку в небе?

Мальчик кивнул.

— Кстати, другие — нет. Ну, может, кроме одного того чудака. А меня вообще никто не узрит, кроме тебя.

Вадим молчал. Творилось что-то странное, но, удивительно, загадочный человек ему нравился.

— Нарекаю тебя Вадимиром, сеющим смуту, спорящим с миром, — незнакомец неожиданно прервал сам себя и, подмигнув, пояснил: — Будешь боец-отморозок, чтобы и свои и чужие вздрагивали. Ну ладно. Надоело. Пора заканчивать.

Он запрокинул голову, открыв рот, вдруг превратившийся в огромную пасть, и рявкнул, будто волк на луну:

— Стоп!!! Закончили!!!

Небесная женщина вздрогнула, сложила руки перед грудью, слегка наклонила голову и… исчезла.

Вадим был озадачен. Почему Небесная Дева слушается этого безумного грубияна? Впервые он почувствовал непознаваемость женской логики. Они подчиняются, чтобы победить. Неодолимая и несгибаемая слабость против беззаботно-неосторожной силы. Мысль была нова для подростка и почти сразу сгинула в хаосе непрекращающихся событий. Со стороны Дома Правительства примчался человек и скороговоркой прокричал, чтобы сразу бежать дальше с благой вестью:

— Войска отступают! Похоже, им дали команду уходить!

В толпе возникло ликование. Кричали «Ура!», «Ельцин — герой!», бегали и обнимали друг друга, словно неизвестный режиссёр наконец закончил трудную сцену, на прощание бросив в толпу статистов: «Это было хорошо. Всем премиальные и отдых».

Комбайнёр незаметно растворился во всеобщей суматохе, оставив после себя ощущение произошедшей в душе перемены. И самое пугающе-непонятное было то, что Вадим не знал, в чём она заключалась.

Остаток ночи прошёл относительно спокойно. Утром выяснилось, что победила демократия. По телевидению наперебой выступали политики, наконец-то определившие свою позицию — все они осуждали ГКЧП и поддерживали Ельцина. Ближе к ночи пришло известие об освобождении Горбачёва.

Но эту новость Вадим узнал уже дома, по телевизору. Гражданской войны не случилось. Чудом. Только Вадим и, возможно, загадочный «конь деда Пихто» да Небесная Женщина знали, что это было за чудо.

Отец почему-то не обсуждал эту историю с сыном. У него появилось множество новых забот. Прихожан с каждым днём становилось всё больше, а значимость настоятеля церкви в глазах новой власти неизмеримо возросла. Теперь святого отца часто приглашали на городские торжественные мероприятия, где он сидел в президиуме рядом с руководителями города.

У церкви наконец появились деньги, и была затеяна масштабная реконструкция подворья. Сияющий златом дом божий полюбили новые прихожане — накаченные парни с бритыми затылками. Старушки поспешно крестились при виде благоприобретённых братьев во Христе.

— Зачем ты пускаешь в храм бандитов? — как-то спросил Вадим отца.

— Даже Иисус простил грехи кающемуся разбойнику.

Кающихся разбойников вокруг отца становилось больше. Они давали церкви щедрые пожертвования, замаливая только им ведомые грехи.

После школы Вадим решил поступать в МИИТ, на факультет строительства мостов.

— Почему МИИТ? — удивлённо спрашивал отец.

— Папа Римский — понтифик, что переводится как «строитель мостов», Иисус Христос был плотником. Самый мистический религиозный орден — масоны — организован гильдией каменщиков-строителей, — объяснял Вадим. — Я хочу понять, что за мистическая профессия — строить мосты.

В институт Вадим поступал кандидатом в мастера спорта. Знающие люди посоветовали прежде, чем сдавать экзамены, зайти на спортивную кафедру. Там, увидев его квалификационную книжку, заявили: спортсмены институту нужны, и поступление гарантировано. Есть, правда, одно условие — надо лично прийти на экзамен.

Вадим на экзамены не только пришёл, но и сдал их на все пятёрки, чем искренне удивил приставленных спортивных кураторов. Он не стал жить в студенческом общежитии, а продолжал ездить на подмосковной электричке домой. Дорога занимала полтора часа, и он успевал сделать большинство заданий, сидя на жёсткой деревянной скамейке в пахнувшем мочой, едой и насквозь продуваемом сквозь разбитые или перекошенные окна вагоне. По выходным ходил к отцу на воскресную литургию.

Тогда же случился первый секс с тридцатилетней прихожанкой, выгодно отличавшейся от обычных церковных бабушек. О её жизни он знал мало: замужем то ли за лётчиком, то ли за моряком. Во всяком случае, муж пребывал в постоянных разъездах. Женщина пахла горячим потом, будто забродившее крыжовниковое варенье, и совсем не походила на маму.