Мысли мои разбегались, никак не желая принять хоть какой-то порядок. И все-таки я пыталась заставить себя думать о делах насущных, но даже не смогла вспомнить, что намеревалась делать. Не замечая ни ягиров, провожавших меня пристальными взглядами, ни своего сопровождения, я спустилась вниз и устремилась вперед, впервые игнорируя приветственные восклицания и склоненные головы. Всё, чего я хотела, – это всего на минуту заглянуть на Танэ-уман, и лишь упрямство всё еще помогало сдержать порыв.

Не знаю, как далеко бы я так ушла, да и дошла бы вообще до курзыма, потому что вовсе не выбирала направления, если бы мне в локоть не вцепилась сильная рука.

– Ашити! – рявкнули в ухо, и я с непониманием воззрилась на Эчиль, державшую меня.

– Что? – хрипло спросила я свояченицу.

– Ты на курзым хотела, – сказала она, и я кивнула. – Так и идем на курзым.

– Я туда и иду, – возразила я.

– Я не знаю, куда ты идешь, но курзым в той стороне, – ответила первая жена.

Оглядевшись, я вновь устремила на Эчиль недоуменный взгляд – в эту часть Иртэгена мне еще не доводилось заходить. Попросту не было нужды. Она хмыкнула, после взяла меня под руку и вывела из путаницы узких улочек, где дома располагалась без привычного порядка.

– Почему здесь такой хаос? – спросила я, хватаясь наконец за стороннюю мысль.

– Что за слово ты сказала? – спросила Эчиль.

– Беспорядок, – пояснила я. – Почему дома поставлены иначе, чем на других улицах?

Свояченица пожала плечами, ей об этом было неизвестно. Разумеется, неизвестно! Эчиль была рождена в другом тагане, и Иртэген до недавнего времени существовал для нее за стенами подворья мужа. Первая жена Архама знала об этом поселении не больше моего, и потому мы обе обернулись к Юглусу.

– Это первые дома, – сказал ягир. – Когда Иртэген еще не был Иртэгеном, тут стояло всего несколько домов, ты их увидела. А потом Даймар – пращур Танияра, от него повелся род нынешнего каана, решил обосноваться рядом со священными землями. Тогда наш Иртэген и начал расти. И дома ставить по уму начали, и улицы появились не путаные.

– Стало быть, я случайно взглянула на прошлое нашей столицы, – улыбнулась я. – Любопытно… Ихсэн, – позвала я, и глаза мои изумленно округлились. – А где Ихсэн?

– Ушла, – сказала мне свояченица. – Ты не заметила, пока мчалась сюда. Она крикнула тебе, но ты не услышала.

– Почему она ушла? Вспомнила о каком-то деле? – спросила я.

– Нет, – отмахнулась Эчиль. – Мы при ней загадками говорили, она это заметила. Вот и сказала, что тебе моя помощь нужна, а мы поговорить открыто не можем. Мешать, сказала, не хочет.

– Как неудобно вышло, – пробормотала я. – Надо будет после у нее прощения попросить. Но так, наверное, и вправду лучше.

Теперь, когда мне удалось наконец взять себя в руки, держать лицо и изображать доброжелательность мне будет несложно. Эчиль всегда держится чуть отстраненно, приветлива, но молчалива и в разговоре с иртэгенцами предпочитает слушать. Юглус – ягир, у него маска невозмутимости намертво приросла к коже, да и война для него не повод переживать и заламывать руки. Это время подвигов и славы. А вот Ихсэн оставалась обычной женщиной. Она не умела прятать мысли и чувства, а мое подавленное состояние духа передалось и ей. Так что пусть идет и скроет волнение за закрытыми дверями. Мы поговорим позже.

Выдохнув, я расправила плечи, растянула губы в улыбке и, взяв Эчиль под руку, произнесла:

– Идем на курзым. – А еще через минуту уже лучилась радостью, приветствуя знакомого травника: – Милости Отца тебе, Самлек.

– И тебе, каанша, – улыбнулся он в ответ. – Есть ли вести от каана?

– Как будут, я непременно расскажу, – заверила я, и мы направились к базару.

Дождь, казалось собиравшийся пролиться на Зеленые земли, никак не мог решиться сделать это. Однако и солнечным лучам всё еще не удалось пробиться сквозь серую толщу туч, затянувшую небосвод. Подняв взгляд к небу, я прошептала:

– Хоть бы знак добрый какой увидеть…

– Духи с нами, – повторила Эчиль, поглядев на небо вслед за мной.

Я кивнула ей и постаралась вновь не уйти в свои переживания. Наверное, еще никогда я с таким рвением не стремилась поговорить едва ли не с каждым встречным. Впрочем, иртэгенцы и не думали отказывать мне в помощи, сами того не ведая. Они охотно вступали в беседу, делились сплетнями и слухами, жаловались, шутили, но, главное, почти не спрашивали о каане. И за это я была им благодарна.

– Есть вести, Ашити?

– Пока нет.

– И то хорошо.

Вот и всё упоминание. Спросили, услышали ответ и порадовались, что нет дурных известий. Невероятные люди! Наверное, я никогда не устану петь им восторженные оды. Насколько обожали сплетни, настолько же не любили пустых разговоров о важном. Могли слушать с открытым ртом, могли говорить часами, но едва вопрос касался дела, становились собранны. Достаточно вспомнить праздник лета, когда их действия были слаженны и упорядочены, без суеты и лишних движений. Оттого мне с легкостью верилось в слова Берика о том, что люди в нужный час будут вести себя точно так же, не порождая хаоса и паники.

И пока мы шли до курзыма, кажется потратив не менее пары часов на такие вот разговоры со встречными, я о своих переживаниях уже не вспоминала. Они были, никуда не делись, но притаились в глубине сознания, не мешая дышать полной грудью. Оживилась и Эчиль, похоже, и ей требовалось отключиться от своих мыслей. Даже Юглус, чаще стоявший невозмутимой тенью за моей спиной, всё больше принимал участие в обсуждении сплетен, и это дало понять, что и за его показным равнодушием вовсе нет покоя.

Только рырхи, устав от бесконечных остановок, тихо ворчали и занимали себя играми. А игры их были своеобразными. Могли развлекаться друг с другом, носиться по улице, едва не сбивая с ног прохожих, а могли и подкрасться к моему очередному собеседнику и прихватить того за ногу. Не больно, но пугали людей изрядно. А когда поняли, что так болтун быстрее уходит своей дорогой, пришлось и вовсе следить за ними, прикрикивая то и дело, потому что пускать в ход зубы и лапы они начали всё чаще.

– Разбойники, – отчитывала я их после очередной такой выходки. – Бессовестные!

– Откуда в рырхах совесть? – усмехнулась Эчиль. – У них вон какие зубы, а с такими зубами совесть не нужна.

– Уа-а, – в зевке проскрипела Торн, показав свое полное согласие с первой женой.

– Вот-вот, – указала на нее свояченица. – Никакой совести.

Так мы и дошли