Я сказал медленно:

– Андрей Палиевич, как раз то, что Перевертенев неодобряет, и есть лучшее из доказательств, что я прав. Ведь Перевертенев –человек, который устроился в этом не лучшем обществе наилучшим образом. Онумен, талантлив, энергичен. И все эти достоинства использовал не для того,чтобы улучшить это общество… хоть на копеечку, а для того, чтобы устроиться внем самому! Повторяю, наилучшим образом. Теперь у него и материальные блага –всякие там особняки, виллы, счет в швейцарском банке, у него научные работыкасаемо этого общества и этого строя, у него научные звания, награды, дипломы…И что же? Вы в самом деле полагаете, что он мог бы одобрить учение, котороеразрушает… да что там разрушает – вдребезги его мир?

Майданов покачал головой:

– Мне кажется, здесь что-то не так. Когда такойчеловек… такой человек!.. говорит, что вы не правы, я склонен поверить большеему, уж не обижайтесь. Тем более, что я сам слышал по телевизору, он порой весьмапорицает отдельные еще изредка встречающиеся недостатки нашего общества…критикует действия отдельных членов правительства!

Я пожал плечами:

– Не обижаюсь. Я все понимаю. Представьте ситуацию: кнормальному неглупому римлянину подходит римский сенатор, он же – крупныйримский ученый, философ, историк, знаток всех стран, народов и событий, и,показывая на бредущего по дороге Иисуса Христа… или нет, это слишком, показываяна бредущего по дороге человека, который уверовал в христианство и несет его в Рим…так вот, римский сенатор показывает и говорит: кому ты больше веришь, ему илимне? Понятно, нормальный человек поверит сенатору, ибо сенатор –высококультурный и интеллигентный человек, знает пять языков, окончил академию,имеет широчайшие знания, издал пять работ по философии… а что малограмотныйхристианин? Что может сказать? Только и того, что будущее – за христианством?Да не смешите мою тетю!.. Много было этих всяких христианств, а Римская империябудет расти и могущественеть, пока не покорит весь мир и не упрочит там своиобщечеловеческие ценности!

Анна Павловна суетилась как радушный хомяк, таскала изквартиры на веранду печенье, подливала чай. Над столом как будто промелькнулачерная тень, лица у всех чуть потемнели, брови сдвинулись. Даже Бабуринпосматривал то на одного, то на другого, но помалкивал.

– Будут битвы, – сказал я и с пронзительнойясностью ощутил, что так и будет. – Будут греметь кровавые информационныебитвы… Иммортализм будут стараться втоптать в грязь, ибо со времен того павшегоРима у нынешних римлян богаче арсенал шельмования противника. К счастью, онивсе еще по своей тупости полагают, что сила – в крылатых ракетах! Но те, кто вих рядах поумнее, уже сегодня увидели опасность и начали снижать иммортизм,порочить, объявлять его детским садом для придурков, а это негласноеприглашение всем-всем, кто не хочет быть заподозренным в придуркизме,немедленно выступить против иммортизма! Появление иммортизма будут объяснятьподавленными сексуальными желаниями, вывихом психики – все слышали о Фрейде,хотя никто не читал, будут привставать на цыпочки и говорить с придыханиемкрасиво и возвышенно, однако… однако во всех этих случаях вспоминайте Христа,первых христиан. Им нечего было возразить ни римским юристам, ни римскимисторикам, ни римским ораторам, ни всезнающим философам. Но они и не увязали вспорах! Они ломали хребет могучей Римской империи. А потом на ее обломкахперевешали всех этих докторов наук, предавших в себе человека ради скота всебе…

Я умолк, в черепе сталкивались фразы, выгранивались, летелиискры и обжигали мозг неземным светом. На меня смотрели молча, в напряжении, срасширенными глазами, будто я шел к ним через пустыню в белой плащанице и ссемью заповедями на глиняных табличках в загорелой длани. Бабурин спросил тихонько:

– Ну и как? Сломали?

Я улыбнулся.

– Да, наша взяла. И мы тоже сломаем, а потом перевешаемвсю эту дрянь. Уже пора!

Нельзя сказать, что Марьянка подурнела за времябеременности, но мы не могли без жалости и щема в груди смотреть на ее лицо.Она старалась ни с кем не встречаться, прошмыгивала как мышь, но с огромнымживотом двигаться легко и быстро становилось все труднее.

В последний месяц, оставшийся до родов, Майдановы заметнонервничали. Негр появлялся все чаще, всякий раз привозил кучи подарков. Марьянапо настоянию родителей перестала посещать лекции. В автобусах бывает давка,могут толкнуть или повредить ребенка. Бабурин, хихикая, рассказал, что негрвызвался отвозить ее хоть на «бэтээре», а уж в бронированном джипе – точно, ноМарьяна все же отказалась. Да и родители в этот раз не настаивали.

Мы сами старались избегать щекотливой темы, даже Бабуринперестал упоминать негру, беременность, а из шуточек и анекдотов исключил все,что касалось изнасилований, зато начал прохаживаться по юсовцам, чего раньше неделал.

Сегодня мы сидели за большим белым столом и пили чай, всевроде бы как обычно, но неясное предчувствие близких перемен витало надверандой, над домом, над всем городом. Уже не только Немков, мы все чувствоваливсеми фибрами и зябрами нечто в атмосфере, что значит – катастрофа разразитсявот-вот.

Некоторое время вяло дразнили Майданова, пугая перспективамииммортизма. Даже Бабурин подключился, хотя мало что понимает, но Майданов таквосхитительно пугается, всплескивает в ужасе белыми холеными лапками, чтодразнить его одно сплошное и ничем не замутненное удовольствие.

Слово «иммортизм» мелькало так часто, что я заметил:

– Между прочим, я правильно сделал, что сразу сократил«иммортализм» до «иммортизма». А нас будут называть иммортистами… то бишьимортистами…

– Иммортами, – сказал Лютовой.

Я посмотрел на него с непониманием. Он пояснил:

– Законы речи таковы, что все упрощается. Попробуйвыговорить такое хорошее и понятное слово… да и нужное, кстати о птичках, какконтркультуртрегер! Тут и на простом культуртрегере язык сломаешь. Просто –иморты. Ты иморт, я иморт.

– И все мы иморты, – подытожил Шершеньвесело. – Ладно, двинулись дальше… если Андрей Палиевич не очень против.

Майданов подскочил в преувеличенном, как мне показалось,ужасе.

– Как это не против? Еще как против!.. Еще насколькопротив и даже супротив!.. Я даже не нахожу слов, насколько я супротив! Ведь выидете против всего человечества!.. Вы отрицаете все культурные достижения,которые создало человечество!.. Нет-нет, я не о США, я действительно говорю очеловечестве!.. О культуре прекрасной Франции, благородной Англии, сдержаннойНорвегии… даже о горячих финских парнях, что сумели создать Калевалу!

Я сказал хладнокровно:

– А мне по фигу, что считает правильным человечество… вэту галактическую секунду. Были времена, когда все культурное и цивилизованноечеловечество считало, что для хорошего урожая надо утопить в реке десятокдевственниц, и презирало дикарей, которые до такого взлета духовной мысли ещене доросли. Был период, когда культурное человечество после долгой борьбыприняло смелую революционную идею, что Земля стоит не на черепахе, а на трехслонах. Потом и эту новаторскую мысль через пару тысяч лет списали в херню, априняли еще более смелую и радикальную идею, что Земля – шар и неподвижностоит… или висит? Нет, пусть лучше стоит – в центре мироздания. Были времена,когда цивилизованное человечество приняло высшее достижение цивилизации –зороастризм и полагало, что лучше уже быть ничего не может. Был Рим, могучий ипрекрасный… ну, про Рим и непонятных христиан, с которыми просвещенные ицивилизованные римляне даже спорить брезговали, я вам уже говорил, у вас вонуже позывы… Сейчас человечество тоже считает истиной какую-то херню, что уженачинает опровергаться… Через сто лет нынешняя политкорректность иобщечеловеческие ценности будут выглядеть такой же дикостью, как сейчас рабствоили жертвоприношение людей.