Желание Сципиона принять командование над войсками в Испании вовсе не стало результатом только эмоционального порыва. Тщательнейшим образом проанализировав ситуацию на полуострове, он уверился, что дела римлян там далеко не так безнадежны, как кажутся на первый взгляд. Своими соображениями он впоследствии поделился с воинами, которых должен был повести на врага. Он говорил, что победа карфагенян над Сципионами стала следствием прежде всего измены кельтиберов и самонадеянности римских полководцев. Теперь положение кардинально изменилось. Пунийские армии находятся далеко друг от друга, а кельтиберы, недовольные притеснениями новых властей, готовы перекинуться обратно к римлянам, причем одни племена уже ведут переговоры, а другие только ждут их успешного наступления. Но самое главное заключается в том, что вражеские полководцы перессорились между собой и не объединят армии для совместных действий, так что разбить их поочередно теперь совершенно посильная задача, и, значит, можно смело переходить через Ибер (Полибий, Х, 6, 1–6).

В качестве подкрепления к тем войскам, которые уже находились в Испании, Сципиону выделили десять тысяч пехотинцев и тысячу всадников. Помогать молодому военачальнику должен был пропретор Марк Юний Силан, назначенный сменить Гая Нерона. В конце лета 210 г. до н. э. на тридцати квинкверемах эта армия была переправлена в Эмпории. Далее флот и сухопутные войска проследовали вдоль берега до Тарракона, где для встречи с ним уже собирались многочисленные посольства от иберийских племен, обиженных карфагенянами. Своим приветливым и тактичным обращением Сципион мгновенно завоевал доверие как иберийцев, так и римских воинов, сражавшихся в Испании до его прибытия. Его популярности среди солдат, несомненно, способствовало и уважительное отношение, которое он всячески выказывал Луцию Марцию, нисколько не боясь конкуренции с его стороны. Объехав для ознакомления с театром боевых действий все интересующие его места, он вернулся в Тарракон, где и была организована зимовка. Три карфагенские армии провели зиму отдельно друг от друга: Гасдрубал, сын Гисгона, около Гадеса, Магон – за Кастулонскими горами, а Гасдрубал Баркид – недалеко от Сагунта (Ливий, XXVI, 19, 10–14; 20, 1–6; по Полибию, Гасдрубал, сын Гисгона, зимовал в Лузитании у устья реки Таг, Магон в стране кониев недалеко от Гибралтара, а Гасдрубал Баркид осаждал какой-то город в области карпетанов (Полибий, X, 7, 5–6).

На девятый год ведения войны римское командование настолько почувствовало уверенность в благополучном ее завершении, что впервые пошло на сокращение действующей армии. Общее количество легионов теперь не должно было превышать двадцати одного (Ливий, XXVI, 28, 13). Были распущены сицилийские легионы Марцелла, кроме «штрафных». Сокращались вдвое легионы, действовавшие в Кампании, и часть армии в Иллирии.

Вместе с тем отношение к предстоящим боевым действиям сохранялось достаточно серьезным, что показала история с очередными консульскими выборами. Голосовавшая первой центурия младших Вотуриевой трибы, по которой судили об общих итогах, отдала предпочтение Титу Манлию Торквату Младшему и Титу Отацилию. Однако присутствовавший при этом Манлий Торкват вовсе не желал принимать начавшиеся поздравления. Ссылаясь на болезнь глаз, он отказался от должности и потребовал, чтобы голосование проводилось снова и при этом были выбраны более подходящие для руководства армией люди. К его мнению прислушались, и на повторном голосовании консулами были избраны испытанные в боях Марк Клавдий Марцелл и Марк Валерий Левин (Ливий, XXVI, 22).

Еще в конце 211 г. до н. э., когда была взята Капуя, сенаторы решили, что нет смысла обоим консулам воевать в Апулии и одного из них следует перевести на македонское направление. Но теперь, после доклада Валерия Левина о делах в Иллирии, было решено назначить в качестве консульской провинции Сицилию и передать тому консулу управление флотом (командовавший им Тит Отацилий умер). После некоторых интриг это назначение получил Марк Валерий Левин. Руководящий состав римской армии претерпел незначительные изменения, и все полководцы, удачно проведшие предыдущую кампанию, сохранили власть и армии. Гай Кальпурний ведал Этрурией, пропретор Квинт Фульвий – Капуей, проконсул Гней Фульвий оставался в Апулии, его коллега Публий Сульпиций действовал в Иллирии. В Сардинию и Сицилию назначались новые преторы – Публий Манлий Вольсон и Луций Цинний соответственно (Ливий, XXVI, 28).

Но хотя положение на фронтах казалось обнадеживающим, перед римскими сенаторами возникла новая, давно назревавшая опасность. Поскольку численность армии была уменьшена, провести очередной набор солдат удалось без проблем, но восполнить необходимое количество гребцов оказалось труднее – казна была пуста, и обеспечивать полагающееся жалованье было нечем. Помня о предыдущем опыте выхода из подобных ситуаций, консулы распорядились, чтобы гребцов выставляли и снабжали тридцатидневным довольствием и жалованьем частные лица. Однако, в отличие от прошлого раза, теперь этот указ вызвал настоящую бурю негодования, и, по словам Ливия, для открытого мятежа не хватало только вождя. Горожане жаловались, что консулы, разорив Сицилию и Кампанию, взялись за самих римлян, что у плебеев не осталось ничего, кроме пустой земли, так как постройки сожгли враги, рабов скупили на корабли и в армию, а деньги ушли на выплату податей. Консулам, которым разгневанная толпа высказала все это, еле удалось притушить разгоревшиеся страсти, назначив на следующий день в сенате разбирательство этого вопроса (Ливий, XXVI, 35, 1–8).

Сенаторы хорошо осознавали и справедливость народного возмущения, и опасность, которая за ним стояла. Тем не менее сути дела это не меняло: казна была пуста, и, если не раздобыть средства, возникала реальная угроза потерять все завоеванное на Сицилии, а также становилось невозможно предотвратить вторжение македонских войск Филиппа V и доставку подкреплений Ганнибалу из Карфагена. Так или иначе, деньги были нужны, и, кроме как у частных лиц, взять их было неоткуда. Выход предложил Марк Валерий Левин. По его мнению, чтобы подать пример остальным, сенаторы сами первыми должны сдать в казну свои богатства. С ним согласились, и почти всё (кроме специально оговоренного, очень небольшого количества) золото, серебро и медь сенаторов ушло на оплату флота. Это дало свои результаты: видя такое отношение к нуждам государства со стороны его руководителей, простой народ тоже сделал свои взносы в казну, и необходимые средства были собраны (Ливий, XXVI, 36).

В марте напомнила о себе Капуя. Несколько знатных кампанцев из семейства Калавиев, а также те, чьи родители были казнены по распоряжению Квинта Фульвия Флакка, организовали поджог в Риме. Начавшись с торговых лавок вокруг форума, пожар стал распространяться на частные дома и продолжался ночь и весь следующий день. Среди прочих построек пострадали рыбный рынок, тюрьма и Царский атрий. Поскольку сам факт поджога был очевиден, за информацию о злоумышленниках была объявлена награда. На кампанцев донес один из рабов Калавиев, и после арестов и пыток все виновные были наказаны (Ливий, XXVI, 27, 1–9).

Тем временем Ганнибал тоже по-своему пожинал плоды сдачи Капуи. Его положение среди союзников становилось все ненадежнее. Чтобы сохранять их лояльность, было необходимо содержать гарнизон в каждом городе, перешедшем на его сторону, но теми силами, которые были в его распоряжении, позволить себе такую роскошь Ганнибал не мог.