стоял в ярком луче света, словно на арене, – высвечивалось только его лицо – и выступал. И от того, как он говорил с легким пафосом, Борис себе очень нравился и считал, что своей «блестящей» речью производит на чужих пограничников большое впечатление. По крайней мере один из солдат с автоматом на плече сказал какую-то фразу на непонятном языке, Райский уловил, что в голосе у него прозвучало удивление, и еще больше приободрился. Он не понял ни одного слова и из ответа второго солдата, который откликнулся на фразу первого. И не удивительно, ведь перебежчик никогда не изучал турецкий язык, а он был уверен, что солдаты говорили по-турецки. В то же время он думал, что солдаты все же понимают что-то по-русски, все-таки сопредельная страна и, воодушевившись, решил «разрядить» в них еще одну словесную обойму.

– Я не знаю никаких военных секретов, но я знаю, что в моем городе стоит военный гарнизон, где есть почтовый ящик. Но это неважно! Самое главное, что я здесь, я бежал от страха и притеснений! Таких, как я, много в советской стране, но не все имеют такую удачу, «лаки», «лаки» по-вашему, как я. Мне удалось вырваться оттуда. Так, ведите меня к вашему начальству, я сделаю официальное заявление, что прошу политического убежища. Мое имя – Борис Райский, по-вашему я – Боб. Меня знают кое-где, я был журналистом, однажды опубликовал статью, но мое политическое кредо не было понято. С тех пор мне чинят препятствия, меня не публикуют. Я многое умею, могу быть у вас диктором, редактором на радио. Я принесу пользу Западу…

Один из солдат довольно бесцеремонно прервал этот монолог, резко крутнул Райского и принялся его обыскивать.

– Я понимаю вас, понимаю, служба есть служба. Оружия у меня нет. Зачем мне оружие? Я же шел к друзьям. Кое-что на первый случай у меня собрано, – заявил Райский, когда солдат извлек у него из кармана мешочек. – Жизнь надо начинать, я копил, там бриллианты, немного золотых безделушек. Жизнь есть жизнь!

Солдат вновь резко повернул Райского и бесцеремонно, сильно толкнул его в спину автоматом.

– Ты что, сдурел? – вскрикнул Райский. – Я же свой! Я же не враг! Я как друг к вам шел! Меня КГБ преследует! – ввернул он дополнительно, чтобы вызвать к себе уважение этих, как он подумал, тупых и ограниченных солдафонов, наверно взятых из деревни, откуда-нибудь с Анталийского плоскогорья.

Но солдат что-то снова сказал на непонятном языке, очень созвучное смачному ругательству. Второй засмеялся. Они повели его во двор заставы, освещенный ярким прожектором, мимо часового, собачьего вольера, откуда раздалось злобное рычание пса.

В полуосвещенной комнате за столом сидел офицер в полевой форме с тремя зелеными звездочками на погонах. Настольная лампа лишь слегка высвечивала его лицо и черную копну волос. «Настоящий турок!» – восхищенно подумал Райский. – Наверно у него вместо пистолета ятаган».

– Господин офицер, я добровольно перешел к вам и прошу сообщить, где надо, что я прошу политического убежища. Я – бывший гражданин СССР и таковым себя считаю!

Офицер с любопытством и удивлением выслушал перебежчика, покивал согласно головой, давая понять, что все это он прекрасно понимает и, как показалось Райскому, сочувствует ему. «Это очень хорошо! Наверно знает русский, а как же иначе? Офицер! Одно слово, офицер! Не то, что наше быдло, что лейтенант, что дуб-полковник! Кроме матерного языка ни на каком другом общаться не умеют. Цивилизация!!!» – мысленно рассуждал Борис, наблюдая за тем, как офицер неторопливо встал из-за стола и оказался на целую голову выше Райского. Так же неторопливо он подошел к вешалке, снял фуражку, надел ее, проверил ладонью, чтобы эмблема была точно напротив носа, и щелкнул выключателем. Яркий свет залил комнату, на секунду ослепив Райского. Когда же он смог хорошо видеть, первое, что ему бросилось в глаза, – это красная звезда на эмблеме фуражки офицера. Борис несколько секунд глядел на эту звезду в растерянности и хлопал непонимающе глазами. Потом что-то отдаленно стало заползать в его разгоряченный чрезвычайными событиями мозг. Он непроизвольно оглянулся, и взгляд его наткнулся на большой портрет над креслом офицера. Сомнений никаких не было. Это лицо с проницательными глазами и острой бородкой принадлежало только одному человеку: Феликсу Дзержинскому. «Как! – хотел крикнуть в отчаянии Райский. – Как это получилось? Я же по контрольно-следовой полосе, я реку переплыл…!» – ужас сковал его тело, перед глазами поползли туманные волны, потом перед ним заиграл оранжевый цвет. Вдруг колени его подогнулись, и Райский грохнулся на пол, потеряв сознание.

– Позовите врача! – сказал офицер одному из солдат. – Слабые нервы, – пояснил он второму с усмешкой, – а собрался за границу. Такое потрясение для подонка! – и они оба засмеялись.

* * *

…Полковник Лазарев в это утро пришел на работу в Комитет государственной безопасности довольно рано, и как он не тянул время, пока шел по улицам, – купил газеты в киоске, посмотрел театральную афишу, почитал название спектаклей на билетах, выставленных изнутри киоска на окнах, – все же к массивным дверям с резными ручками подошел, еще имея в запасе целых полчаса. Здесь он остановился и машинально стал смотреть на идущего паренька в джинсах и такой же джинсовой безрукавке. За плечами у него был огромный рюкзак, даже по внешнему виду было заметно, что там солидный груз. Под его тяжестью паренек согнулся и, покачивая рюкзаком в такт своим шагам, приблизился к двери с табличкой «Бюро пропусков». Здесь он остановился, несколько секунд глядел на табличку и вдруг решительно шагнул на ступеньки. Пройти в двери с рюкзаком он не мог, и Лазарев удивленно наблюдал сцену, как он пытался протиснуть свой заплечный мешок в узкую дверь. «Сними рюкзак!» – мысленно послал он идею парню, и тот словно ее принял, вылез из лямок рюкзака и втащил его за собой в бюро пропусков.

«Чего это он туда потащил?» – удивленно подумал полковник, еще не решаясь открыть дверь своего учреждения.

…Парень втащил рюкзак в помещение и подошел к сержанту у входа.

– Я – антисоветчик! Мне нужен начальник, – сказал он тихо.

Сержант поглядел на паренька с рюкзаком. Веселые искорки показались в его глазах, но он серьезно ответил:

– Ты иди на улицу. Здесь не место для шуток. А то попадешь в вытрезвитель. Наверно не закусывал, запах сильный.

– Я – антисоветчик, а выпил для храбрости. Я – Князь!

Но сержант спокойно и терпеливо взирал на разволновавшегося паренька и продолжал тихо, чтобы не привлекать внимания других, разговаривать с ним.

– Да, я знаю, что ты Князь. Но сегодня к начальству нельзя. У него в гостях Граф.