боролся и проводил генеральную линию партии. Для меня совершенно ясно, что в период перед XV съездом я стоял на антипартийном, контрреволюционном пути, который по существу вел к реставрации капитализма. Партия помогла мне сойти с этого пути и вернуться на правильный ленинский путь (3 июня 1933 года)»[775].

Стараясь искупить оппозиционное прошлое ударной работой, Ширяев писал в областную партколлегию в 1934 году: «Весной 1928 года, еще до окончания ВТУЗа, я парторганизацией Политехнического института и комиссией обкома партии был командирован в Ленинградский научно-исследовательский институт металлов в числе первой группы коммунистов, где работаю непрерывно до настоящего времени, сначала стажеровщиком, затем инженером, в последнее время – руководителем одной из научных групп Сектора специальной стали». В характеристике начала 1930‑х годов, данной в связи с намечавшейся командировкой Ширяева на заводы Круппа в Германии, говорилось:

Д. Н. Ширяев является самостоятельным, серьезным и квалифицированным работником, исследователем в области специальных конструкционных сталей. <…> Исполнил большую работу по изучению сталей для клапанов двигателей внутреннего сгорания и работы по сталям спец[иального] военного назначения. <…> Как организатор, выявил себя на должной высоте и, вследствие этого, получил назначение в Институте металлов на пост начальника сектора конструкционной и инструментальной стали…. За время пребывания в коллективе Ленинградского института металла проявил себе выдержанным и хорошим партийным работником. <…> Политически развит. Находясь начальником сектора, обеспечивает правильную линию партии в деле улучшения постановки научно-исследовательской работы[776].

Чуть более поздняя характеристика Ширяева обращала внимание на некоторые производственные неполадки: «Образование высшее – инженер-металлург. Работает начальником сектора конструкционной и инструментальной стали. Работу знает и с работой справляется. Технически подготовлен, но дальнейший рост недостаточен. Добившись организационного укрепления сектора в 1932–33 г., не принял достаточных мер к перестройке работы в секторе, что привело к недовыполнению плана. В текущем хозяйственном году путем мобилизации общественного перелома в партмассовой работе сектора создал условия быстрой ликвидации прорыва». Эта характеристика касалась пятна на биографии Ширяева: «В январе 1928 г. тов. Ширяев Выборгской контрольной комиссией был привлечен к партвзысканию за фракционную работу (строгий выговор). В последующей партработе тов. Ширяев колебаний не проявил. Дисциплинирован. Политически подготовлен». Но, увы, не все было так гладко. Вот что пишет сам Ширяев в партколлегию в сентябре 1934 года: «Непосредственно после чистки 1933 года в июле месяце <…> мною было подано заявление о снятии с меня партвзыскания. Парткомом ходатайство было поддержано. Смольнинский райком постановил партвзыскание снять. Через несколько дней мне сообщили, что Бюро райкома постановление тройки не удовлетворило, но выписки не дали. Затем при моем неоднократном обращении в райком я получал каждый раз разноречивые ответы, наконец, я получил выписку о заседании тройки от 14 июля с отказом в апелляции». На неоднократные просьбы объяснить причины отказа в апелляции ответа не получил[777].

Вероятно, проблемы Ширяева были связаны с продолжающейся активностью Д. В. Редозубова, высланного в Сибирь в 1929 году. Дмитрий Васильевич никак не мог угомониться и все продолжал критиковать ЦК. В сибирской ссылке он возглавил третью на его веку нелегальную троцкистскую группу и вновь был арестован. 8 октября 1931 года Особое совещание присудило ему трехгодичное заключение. В 1934 году, по отбытии срока в Верхнеуральском политизоляторе, Редозубов был выслан в город Актюбинск (Западный Казахстан) или в село Парабель (Томская область) – в зависимости от источника. 14 июня 1936 года был осужден ОСО при НКВД СССР – все за ту же «контрреволюционную троцкистскую деятельность» и на этот раз оправлен в Воркуту. Освободился он за считаные дни до начала войны, 14 июня 1941 года[778].

Впрочем, продолжение связи между Ширяевым и Редозубовым в эти трудные годы является лишь нашей догадкой. Вполне может быть, что Дмитрий Никитич, находившийся в чекистской разработке уже не один день, имел за собой свой собственный список нарушений. Информационная сводка областного и городского комитетов ВКП(б) от 22 декабря 1934 года упоминала только десяток-полтора донесений об опасных оппозиционерах, но имя Ширяева фигурировало в них дважды. Приводились цитаты из выступления тов. Козловича на закрытом партсобрании в Институте металлов 21 декабря 1934 года: «Работающий в Институте оппозиционер Ширяев имел связь с Евдокимовым – он состоит с ним в родственных отношениях. Бывал часто в Москве – на квартире Евдокимова». Не ведая, что Ширяев уже арестован, Козлович предлагал исключить его из партии и вывести из состава парткома»[779]. Тов. Федоров указывал, что Ширяев, «как видно теперь, <…> побаивается»[780].

На следствии Ширяев признал, что из зиновьевцев знает многих в связи с тем, что в период 1927–1928 годов я проживал на одной квартире с известным зиновьевцем – Евдокимовым Григорием Еремеевичем, «являющимся моим родственником (наши жены родные сестры)». Из следственного материала известно, что, будучи друзьями в Павлодаре и Томске, Редозубов и Ширяев сошлись политически и вместе носили Евдокимову оппозиционный материал. Ширяев назвал ряд зиновьевцев, с которыми ему приходилось тесно соприкасаться на почве «общности политических взглядов: Бакаев, Иван Петрович, Лашевич, Михаил Михайлович, Наумов – имени не помню, Гессен Сергей, Натансон, Мария Яковлевна, Куклин Александр, Румянцев Владимир, Тарасов, Петр Никитич, Левин Владимир, Мясников, Николай Петрович и другие».

Список знакомых Ширяева включал еще одно важное для дальнейшего имя: «Шадрин, Михаил Васильевич», работавший на Кузнецкстрое главным энергетиком завода и являвшийся коллегой Петра Тарасова, а позже его товарищем по несчастью[781].

До сих пор мы слушали преимущественно вождей оппозиции. Ширяев погружает нас глубже, рассказывает, кто встречался с кем и где, кто кого вербовал, у кого сохранился авторитет: «Значительное влияние на вовлечение меня в активную фракционную работу оказали Евдокимов и Бакаев. Систематически я встречаюсь с Евдокимовым и Мясниковым. В частности, у Евдокимова бываю в каждый свой приезд в Москву; в последний раз я с ним виделся в Ленинграде перед его отъездом на курорт в июле – августе 1934 года. С Мясниковым вижусь еще более часто. Последняя встреча у нас состоялась 5 декабря, я у него был на квартире». Гессена и Куклина в последний раз видел в 1934 году, встретился с ними на квартире у Евдокимова. «С Наумовым и Левиным не встречаюсь в течение последних 3‑х лет. Румянцева также давно не видел, но знаю, что он одно время уезжал из Ленинграда, вернулся и работал последнее время секретарем Выборгского райсовета. Жены наши знают друг друга и иногда встречаются, жена Румянцева знает также сестру моей жены – Евдокимову (жена Евдокимова Г. Е.)».

До последних дней «между зиновьевцами, как руководящей их частью, так и остальными, сохранилась определенная близость, более или менее регулярные встречи, поддержка друг друга и т. д.»