об «умственном развитии» «группы» («чем больше участников в собранной группе, тем ниже ее умственное развитие») или в обличениях пропаганды. Пропаганда считается нелегитимной, и ее следует избегать, чтобы компромисс мог рассматриваться как приемлемый. Нелегитимность пропаганды объясняется не сочетанием репутации и гражданственности, которое, как мы увидим в дальнейшем, может способствовать формированию приемлемых компромиссов, а присутствием в ней научно-технической составляющей, которая подвергается резкой критике. К пропаганде прибегают для обмана людей, для усыпления их критической способности. В крайних своих формах она нечеловечна («промывание мозгов») и противоречит самим принципам общей человечности и общего достоинства.

КОМПРОМИССЫ С ГРАЖДАНСКИМ МИРОМ

Требование пересмотра ситуации, постановки ее под сомнение, которое является общим для мира вдохновения и гражданского мира, способствует переходам и компромиссам между этими двумя мирами. Пересмотр может принимать или вдохновенную форму, необходимую для достижения состояния отрешенностив, или же тяготеть к гражданскому миру, когда он движим целью общественного блага2 и спасения?. В таком случае обычно говорят о «более общем пересмотре». При компромиссе между гражданским и вдохновенным мирами постановка под сомнение принимает сначала форму спонтанногов возмущения, но, в отличие от анархических бунтов, она быстро канализируется в организованной революционное движение. В таком движении построение гражданской связи опирается на «эффективныйметоды мобилизаций», а политический протест подкрепляется научнойнт теорией политической истории. Революционной деятельности трудно обойтись без компромисса (в той или иной форме) с миром вдохновения. В конечном счете, ее легитимность основывается на пережитом опыте рабочих и на осознании ими своего положения. Лидеры движения смогут создать единство всех, только если они близки к «рабочим», которые «начинают осознавать» свои «общие интересы» и которые учатся «извлекать уроки из опыта, пережитого активистами...» Движение, отрывающееся от опыта рабочих, может погрязнуть в бюрократии. Но «осознание» является революционной силой только в том случае, если оно составляет часть коллективной программы. Оно остается в форме индивидуального беспокойства, недовольства (malaise), скрытого и молчаливого, если оно не охвачено представителями, способными пробудить° его, выразить и мобилизовать для конструктивного действия.

Человек бунтующий

«В своей деятельности профсоюзные работники держат руку на пульсе жизни рабочих. Они знают, какие у них желания, какие устремления возникают на работе. Если профсоюзная секция начинает дремать, они могут разбудить ее, вызвать дебаты и так далее Профсоюзные работники составляют настоящую базу профсоюзной секции». Действительно, одного осознания недостаточно, чтобы сформировать и стабилизировать коллективных лиц. Чтобы образовать и утвердить коллектив, придать ему общую волю, нужно суметь выразить устремления работников. Это выражение необходимо, чтобы преобразовать личное возмущение индивидов (которых могут обвинить в индивидуализме) в требование (revendication), то есть в гражданское выражение коллективного интереса: « Секция должна быть внимательна к любым повседневным фактам, любым вопросам, которые иногда бессознательна встают перед работниками, если она хочет преобразовать возмущений в требования? и показать, что существующие проблемы можно решить, что смирение — не единственный выход». Придание значения прожитому опыту позволяет, как это часто бывает при компромиссах с участием мира вдохновения, сыграть на противопоставлении закрытого и открытого, на противопоставлении того, что относится к области организации (связь с научно-техническим миром), и того, что относится к области воображения («воображение... тоже важно в профсоюзной деятельности»), на противопоставлении устойчивого и неустойчивого, застывшего и живого: «Профсоюзная практика является живой, она постоянно развивается благодаря урокам, которые мы можем извлечь из опыта... накопленного активистами в ходе повседневной деятельности».

Установлению взаимоотношений между миром вдохновения и гражданским миром также способствуют неопределенности, которые довлеют над выражением общей воли по крайней мере в той канонической форме гражданского града, которой мы обязаны работами Руссо и которая возобладала во Франции.

Как известно, определение понятия суверена, разрабатываемое во времена Великой французской революции, было пронизано сильным противоречием между концепцией «чистой демократии», осуждающей делегирование, и «моделью представительной демократии», опирающейся на избирательное право и на компетенцию (Furet, 1978, р. 227; Rosanvallon, 1985, р. 95—104). В пособии, использованном нами для анализа гражданского мира, критическое напряжение между властью народа и представительством народной воли в лице государства проявляется в рассуждениях о справедливости (justice). Отсылка к «справедливости» чаще всего фигурирует здесь в форме профанации, о чем свидетельствует систематическое использование кавычек для терминов, квалифицирующих судебные институты. Тем самым авторы пособия стараются дисквалифицировать судебный аппарат государства и решения, принимаемые судьями, подчеркивая, что они не соответствуют истинной справедливости, легитимность которой основывается не на институтах, а на суверенитете народа. Проявления возмущения и гнева перед лицом несправедливости и, в частности, перед лицом несправедливого характера судебных решений могут пониматься как спонтанные выражения смысла имманентной справедливости для народа. Это противопоставление может также касаться более общего различения между процессуальным правом, рассматриваемым как технология, которая может быть подвергнута инструментальному использованию (сутяжничество), и справедливостью, рассматриваемой как расширение сферы морального чувства.

На путь компромисса с миром вдохновения, которому способствует противоречие в гражданском граде между властью народа и аппаратом государства, часто встают те, кто, ссылаясь на Декларацию прав человека и гражданина и вопреки принятой позднее Конституции, требуют права отстаивать лично, напрямую, перед судом народа дело, близкое их сердцу, в которое они часто вовлечены как жертвы.

Протестпое действие

Их служение делу и борьба с несправедливостью часто сопровождаются обличением судебного аппарата и судей, которые вели их дело и которые обвиняются в нарушении своих обязанностей в пользу могущественных мира сего.

При отсутствии легитимных политических ресурсов, позволяющих связать между собой людей как граждан и народ как верховную власть (например, право петиции или право прямого выражения мнения перед ассамблеей народных представителей), эти защитники справедливого дела могут быть услышаны народом-сувереном только при помощи средств массовой информацииреп. Они могут донести до народного суда несправедливость, возмещения которой они требуют, только посредством печатной прессы?еп, радио или телевидения. Доступ к СМИ — это единственный способ обращения к общественному мнений. Однако общественное мнение в различном понимании может тяготеть либо к гражданскому миру, либо к миру репутации. Установление компромисса между миром вдохновения и гражданским миром практически неминуемо ведет их к соединению с миром репутации. Вдохновенно-гражданский компромисс трудно удержать, о чем свидетельствует тот факт, что протесты этих обличителей часто дискредитируются в глазах публики и, в частности, в глазах журналистов, к которым они обращены, поскольку им свойственен ряд черт, говорящих об их чуждости. Эти чуждые признаки стилистического или графического характера (насмешки, подчеркивания, оскорбления и так далее), которые можно обнаружить в письменном тексте, пасквиле, открытом письме, письме в редакцию, относятся к формам доказательства вдохновенного мира. В них выражается сила и искренность внутреннего убеждения, мощь возмущения, подлинность бунта, которые становятся явными благодаря эмоции, захватывающей обличителя практически против