Жаркими ночами наступало временное затишье, но тишина этабыла зловещей — слишком глубокой, слишком полной, словно и древесные лягушки, иузкокрылые кузнечики, и сонные пересмешники — все были слишком испуганы, чтобыслить свои голоса в привычном летнем ночном хоре. Лишь время от времени звукодиночного выстрела где-то из последней линии обороны нарушал тишину.

И не раз глубокой ночью, когда Мелани спала, все огни в домебыли потушены и над городом стояла мертвая тишина, Скарлетт, лежа без сна,слышала скрип отодвигаемой щеколды на калитке, а следом за этим тихий,настойчивый стук в парадную дверь.

Какие-то безликие люди в военной форме поднимались накрыльцо, и чужие, самые разные голоса взывали к ней из мрака. Порой выступавшаявперед тень изъяснялась изысканно вежливо:

— Мадам, глубоко сожалею, что отважился потревожитьвас, но не позволите ли мне напиться и напоить коня?

Порой слышалась отрывистая, грубоватая горская речь, поройнепривычный, чуть гнусавый говор долинных жителей далекого южного Уайтграсса, апорой певучие, протяжные звуки чужого голоса заставляли сжиматься сердцеСкарлетт, воскрешая в памяти прибрежные города и образ Эллин.

— Барышня, у меня тут дружок, хотел дотащить его догоспиталя, да боюсь, далековато, как бы он раньше не загнулся. Может, оставитеего у себя?

— Сударыня, жрать страсть охота. Мне бы кукурузнойлепешки кусочек, ради бога, ежели я вас не обездолю.

— Простите мое вторжение, мадам, но, быть может, выпозволите провести ночь у вас на веранде… Я увидел розы, запахло жимолостью, иэто так напомнило мне мой дом, что я отважился…

Нет, эти ночные видения не могли быть явью. Ей привиделсястрашный сон, и все эти люди — без лица, без плоти, люди-голоса, усталыеголоса, звучащие из душного мрака, — были просто частью кошмара. Напои их,дай поесть, постели им на веранде, перевяжи раны, поддержи облепленную грязьюголову умирающего! Нет, это не могло происходить с нею наяву!

Однажды, в конце июля, призрак, постучавший ночью в дверь,оказался дядей Генри Гамильтоном. Дядей Генри — только без зонта, без саквояжаи без брюшка. Розовые щеки его обвисли и болтались, словно бульдожий подгрудок,и длинные седые волосы были неописуемо грязны. По нему ползали вши, он былпочти совсем бос, голоден, но все так же несгибаем духом.

— Старые дураки, вроде меня, палят из старых пушек —идиотская война, — сказал он, но и Скарлетт и Мелани чувствовали, что онпо-своему получает от этой войны удовольствие. В нем нуждались, как в молодом,и он делал то же, что и молодые. Да, ни в чем не отставал от молодых — куда тамдо него дедушке Мерриуэзеру, весело сообщил он. Дедушку совсем замучил ишиас, икапитан хотел даже отправить его домой. Но дедушка отказался наотрез. Он прямосказал, что ему легче выносить проклятия и брань капитана, чем слащавые заботыснохи и ее неотвязные просьбы, чтобы он перестал жевать табак и мыл бороду смылом каждый день.

Дядя Генри пробыл у них недолго, так как получилувольнительную всего на четыре часа — половину этого времени он добирался изокопов и столько же ему предстояло добираться обратно.

— Дорогие мои, я теперь не так скоро увижусь свами, — заявил он, сидя в спальне Мелани и с наслаждением болтаянатруженными ступнями в тазу с холодной водой, поставленном перед ним Скарлетт. —Нашу роту сегодня утром выводят из окопов. — Куда? — с испугомспросила Мелани, хватая его за руку.

— Что ты в меня вцепилась! — сварливо буркнул дядяГенри. — По мне вши ползают. Война была бы чудесным пикником, кабы не вшии не дизентерия. Куда нас отправляют? Видишь ли, мне об этом не докладывали, нодогадываться я могу. Если я еще кое-что понимаю, то сегодня утром мы двинемсямаршем на юг, к Джонсборо.

— Господи, почему к Джонсборо?

— Потому что там состоится большое сражение, мисс. Янкивсеми силами будут стараться захватить железную дорогу. А уж если они еезахватят, прости-прощай Атланта!

— Ой, дядя Генри, неужели вы считаете, что это можетпроизойти?

— Вздор, мои дорогие! Никогда! Как это может произойти,когда там буду я. — Дядюшка Генри ухмыльнулся, глядя на их испуганныелица, потом стал серьезен. — Это будет суровая битва, девочки, и мы должныее выиграть. Вам, конечно, известно, что янки захватили все железные дороги,кроме Мейконской? Но это еще не все. Вы, возможно, не знаете, что они держат всвоих руках и все тракты, и проселочные дороги, и даже верховые тропы — все, заисключением Мак-Доновской. Атланта — в мешке, и тесемки мешка затягиваются уДжонсборо. Если янки сумеют захватить и эту дорогу, они затянут тесемки ипоймают нас в мешок, как опоссума. Так что мы не намерены отдавать им дорогу…Словом, мы, быть может, не скоро увидимся, детки. Вот я и пришел попрощаться свами и убедиться, что Скарлетт не оставила тебя, Мелани.

— Ну конечно, она здесь, со мной, — с нежностью вголосе проговорила Мелани. — Вы не тревожьтесь о нас, дядя Генри, берегитесебя.

Дядюшка Генри вытер мокрые ноги о лоскутный коврик и состоном напялил свои разваливающиеся башмаки.

— Мне пора, — сказал он. — Надо еще отшагатьпять миль. Скарлетт, заверни-ка мне с собой чего-нибудь поесть. Ну, чтонайдется.

Поцеловав на прощание Мелани, он спустился на кухню, гдеСкарлетт заворачивала в салфетку несколько яблок и кукурузную лепешку.

— Дядя Генри, дела в самом деле так… так плохи?

— Так плохи? Черт побери, да! Не будь гусыней. Армияпри последнем издыхании.

— Вы думаете, они доберутся до Тары?

— Ну, знаешь ли… — начал было дядюшка Генри,раздраженный этой особенностью женского ума, способного думать лишь особственных интересах, когда на карту поставлено кое-что поважнее. Однако,поглядев на удрученное, испуганное лицо Скарлетт, старик смягчился. —Конечно, нет. Тара в пяти милях от железной дороги, а янки нужна только дорога.Ты, душечка, смыслишь в этих делах не больше, чем табуретка. — Онпомолчал. — Я притопал ночью не затем, чтобы просто сказать вам обеим «досвиданья». Я принес Мелли тяжелую весть, но, поглядев на нее, просто не смогничего ей сообщить. Так что придется тебе взять это на себя.

— Неужели Эшли?.. Вы что-нибудь узнали? Он… он умер?

— Вовсе нет. Откуда бы я мог узнать про Эшли, стоя посамый зад в грязи в окопах? — раздраженно ответствовал старыйджентльмен. — Нет. Это его отец. Джона Уилкса больше нет с нами.

Скарлетт опустилась на стул, уронив сверток с едой наколени.

— Я пришел, чтобы сообщить об этом Мелани, и не смог.Придется это сделать тебе. И вот, передай ей.

Дядюшка Генри достал из кармана небольшую миниатюру покойноймиссис Уилкс, пару золотых запонок и массивные золотые часы с цепочкой, накоторой покачивались, позвякивая, брелоки. Узнав часы, сколько раз виденные еюв руках старого Джона Уилкса, Скарлетт наконец осознала, что отца Эшли большенет в живых. Это оглушило ее, и она сидела не шевелясь, не в силах произнестини слова. Дядюшка Генри кашлянул и поерзал на стуле, не решаясь поглядеть нанее, боясь увидеть слезы и совсем расстроиться.