Томас сделал Бурлану подбадривающий знак, и тот запелдрожащим голосом, похожим на блеянье старого козла. Томас нахмурился, он помнилголос Бурлана другим, не издевается ли над ним хозяин, не передразнивает лигостей, что просто недопустимо для любого европейца, даже не просвещенного, ауж для цивилизованного, коими являются благородные рыцари войска Христова...

В дверном проеме остался один воин, да и тот пятился,пугливо задирал голову, глядя на потрескивающий потолок. Томас на миг умолк, набираяв грудь воздуха, из коридора донесся топот убегающих ног. Томас с жаром всердце запел о последней битве Роланда, когда он разил сарацин любимым мечом,пощады от них не желая. Поперек трещины пролегла еще одна — пошире. Посыпалиськамешки. Олег похлопал Томаса по плечу, указал на трещину, поднялся:

— Спасибо, хозяин за прием. Это по-нашенски! Все длягостей. Но пора и честь знать. Сэр Томас, забирай чашу, пора в путь.

Бледный Бурлан кое-как вздел себя на ватных ногах. Доспехина нем звенели как посуда в телеге, когда конь несется вскачь по лесной дорогечерез пни и колоды. Томас провозгласил упрямо:

— А я желаю гулять!.. Умереть, так захлебнувшись вбочке с вином!

Он звучно икнул, поспешно зачерпнул вина, осушил. Олегпохлопал по плечу, сказал предостерегающе:

— Сэр Томас! Прошлый раз, когда мы гуляли, весь городразрушили... Нехорошо!

— И здесь... ик... раз-р-р-рушим...

Ковшик в его руке смялся как листок лопуха. Он отшвырнулнегодующе, полапал не глядя по столу, нащупал блюдо, где совсем недавно лежалжареный кабанчик.

— Нехорошо, — повторил Олег укоряюще. — Тебебыло велено в наказание сорок поклонов и поститься два дня без вина, а мне,язычнику, наказали принести в жертву Перуну две овцы, одного козла и троиххристиан! Если и сейчас накажут, то где я тут найду овец и козла? Хорошо, хотьхристиане...

Он уставился мутным взором на последнего отважного воина,что стойко загораживал дверь, несмотря на то, что рядом зияли страшные проломыв обеих стенах, куда проехали бы по два всадника в ряд. Воин побледнел,всхлипнул, его словно ветром унесло, лишь прогремела частая дробь каблуков, авнизу хлопнула дверь.

— Да и тебе, — продолжал Олег увещевающе, —легче гореть в аду, чем протерпеть два дня без вина! Пойдем.

Томас в трагической рассеянности, думая над словами калики,сворачивал в трубку железное блюдо, снова бережно расправлял, как помятыйпергамент, тут же сворачивал снова. Взор его оставался мутным. Олег поднял егоза плечи. Томас в последнем проблеске сознания сгреб чашу, прижал к грудиобеими руками. Олег повернулся к Бурлану:

— Вели быстро подать двух коней в запас! С одеялами,едой на неделю. И собери ему доспехи, вы с ним одного роста. Да побыстрее, а тоон все разнесет!.. Он и Храм Соломона разрушил, и сады Семирамиды... иВавилонскую башню... вторую, которая поменьше...

С его помощью Томаса облачили в полный рыцарский доспех.Олег торопливо вывел рыцаря из здания. Пол качался как морские волны, впередимелькали тени, головы высовывались и пропадали. Все двери были распахнуты, содвора слышалось ржанье, испуганные вопли.

Олег свел Томаса с крыльца, обнимая за пояс. В темной ночипри красном свете факелов метались люди, таскали мешки, седельные сумки. Двоеоседланных коней прыгали, испуганные факелами и криками, пытались вырватьповодья.

Самые отважные рискнули подвести коней к крыльцу, Олег помогТомасу взобраться в седло, воткнул ему в руки поводья. Томас тут же началклевать носом, Олег с ужасом чувствовал как быстро тяжелеет собственное тело.Ноги стали как чугунные, во рту пересохло, язык царапал горло.

— Исполать, — пробормотал он, —провож-ж-ж-жать не надо...

Уже в седле он взял из руки Томаса поводья, послал конейшагом к пролому. Раскатившиеся глыбы убрали, но ворота оставались посрединедвора. Кузнецы и плотники при свете факелов сдирали железные скобы и полосы,растаскивали тяжелые бревна. Завидев приближающихся странников, которые вышибливорота, бросили ломы и разбежались.

Быстро теряя силы, Олег в страхе косился на Томаса. Тоткачался, наконец лег на конскую гриву. В проломе стучали топоры и молоты. Олегподумал вяло, что сейчас они с отважным рыцарем не отобьются даже от воробьев.

Внезапно стук резко оборвался, тени мелькнули и пропали вотьме. Кони освобожденно вынеслись из-под каменного свода, бодро понеслись вночь. Холодный воздух пронизал до костей, Олег съежился, чувствуя себя как ссодранной кожей. Он покрепче вцепился немеющими пальцами в тяжелые, cловнонамокшие бревна, поводья, из последних сил ударил пятками коня.

Дорога смутно блестела под мертвенным светом звезд, луны небыло, земля выглядела пугающе темной, лишь чуть-чуть серебрились верхушкибугров, пеньки, валуны.

По обе стороны дороги замелькали исполинские деревья. Конибежали как по узкому ущелью, слабый свет звезд едва серебрил дорожку. Холодсмерти все глубже забирался в застывшее тело Олега, что уже истратило всежизненные силы, сердце билось все медленнее и тише. Наконец деревья сдвинулись,ветви над головой переплелись, закрывая небо.

Кони остановились в полной темноте, темнее чем деготь илисмола.

Больше Олег ничего не помнил.

Ему чудилось в странном сне, что он лежит на берегу речки.Волны плещутся в двух шагах от головы, вскидывается рыба, хватая низкопролетающих комаров, а ему, глядя на толстую рыбу, отчаянно хочется есть. Некомара, а толстую глупую рыбу.

Он с огромным усилием поднял тяжелые веки. Лежит на берегуреки, волны плещутся в двух шагах. Свет странно рассеянный, тусклый,красноватый, а небо сплошь затянуто низкими тучами.

Олег пощупал себя, вяло удивился: полуголый, ребра торчаткак доски на рассохшейся лодке, живот почти прилип к спине. Во рту распухшийязык царапает небо, но едва Олег пошевелился, отчаянно захотелось есть. Непить, хотя во рту пересохло, а именно есть. Хорошо бы — толстую жирную рыбу...

Рядом раздался стон. Томас лежал с закрытыми глазами, сильноисхудал, глаза ввалились, на щеках выступила двухнедельная щетина. Раздетый допояса, худой, на широченной груди резко выступили кости, а ребра едва непрорывают туго натянутую кожу.

Он потряс Томаса за плечо. Собственная рука двигалась какнеживая, Олег удивился ее худобе. Рыцарь тяжело вздохнул, глаза открылись. Вних было непонимание, затем слабая улыбка раздвинула бескровные губы:

— Сэр калика... Я думал, мы расстались... Ведь тебеместо уготовано в аду, а мне пришлось бы одному петь с арфой в руках... НоПречистая помнит о мужской дружбе, поместила вместе...

Он с усилием повернул голову, с удивлением смотрел внависающие прямо над головой странные красноватые тучи. Олег сел, голова тупоболела, перед глазами двоилось. Вода журчит в двух шагах, большой ручей, а нерека, но странное дело, Олег с великим трудом различал противоположный берег.Что-то случилось с его глазами, ибо нигде не видел таких красноватых сумерек —или рассвета? — а за свою долгую жизнь побывал в разных уголках белогосвета, созданного бессмертным Родом.