Я считал себя могучим до такой степени, что мог подобно Богу предавать смерти массу людей, вместе с тем я не был в силах подобно Творцу небес и земли, оживить их вновь. (Тимурленг несмотря на то, что был ученым человеком и хорошо разбирался в стихах, тем не менее, поэтическими чувствами видимо не обладал и поэтому вид множества погибших на поле брани в ту лунную ночь, ничего другого, кроме чувства гордости за свою силу, в нем не вызывал, также примечательно, что эта личность ни на одно мгновение не испытала сожаления при виде тысяч трупов, лежащих на поле брани, так, словно это были камни в степи. — Марсель Брион).

В то время, как я обозревал поле битвы, ветер донес звук, напоминающий вой, издаваемый хором. Я вызвал Гива-проводника и сказал: «Еще не так уж холодно, чтобы волки выли ночами, а этот звук, это явно вой, неужели его издают волки?» Гив ответил: «Нет, о человече, это горестный плач луров, в нем содержится их мольба». Я спросил: «О чем та мольба?» Гив ответил: «Они собрались у подножия горы, ибо не знают с каким лицом возвращаться им в свои дома и шатры, ибо их спросят, что же случилось с атабеком. Если погиб, то почему не принесли его останки? Поэтому они молят, испытывая крайнюю безнадежность». Я сказал: «Луры сегодня так доблестно сражались, просто удивительно то, что они так плачут». Гив сказал: «Луры, то есть луры — мужчины не плачут, кроме случаев, когда теряют своего вождя, и потому льют слезы, что потеряли своего атабека». Я сказал Гиву: «Сходи, посмотри каково состояние атабека».

Старик ушел, вернувшись, он сообщил, что состояние атабека крайне тяжелое, как ни стараются лекари, им не удается остановить обильное кровотечение из его раны. Я сказал: «Кровотечение не прекращается потому, что полностью разрублена его бедренная кость, и лекарь сделал все, что мог, соединив и крепко привязав два обрубка той кости. Но лекарь сказал для того, чтобы кость срослась и прекратилось кровотечение, атабека нельзя двигать с места по крайней мере в течении месяца. Между тем, атабека уже сегодня несколько раз перемещали с места на место. А завтра, похоронив погибших и снявшись отсюда, мы опять же заберем его с собой».

Гив сказал: «Если так, то он неизбежно умрет». Я ответил: «Сам он виноват в своей смерти, он убил моих воинов, а сегодня так же сам потребовал поединка со мной, в результате чего удар моей секиры разрубил его бедренную кость». Какое-то время в ночи еще раздавался плач и стенания луров, затем я уснул. Наутро мы занялись погребением останков погибших и подготовкой войска к обратному пути, и я знал, что нам опять придется взбираться наверх по той лесистой горе, с которой мы спустились. Пока мы хоронили мертвых, вдали виднелась темная масса луров, они стояли на противоположной стороне долины, у подножия горы и явно не собирались возвращаться в свои шатры и дома.

К полудню мне доложили, что атабек впал в предсмертную агонию. Я прошел к нему и убедился, что это правда, и что тот человек вскоре должен умереть и еще до захода солнца Афрасиаб-бен-Юсуф шах, атабек Лурестана покинул этот мир, и я велел передать лурам его останки.

Несколько моих конников вместе с Гивом-проводником направились к лурам и через него передали им, что атабек умер и что они могут придти чтобы забрать и унести его тело. Луры так обрадовались той вести, как если бы получили радостную весть об одержанной ими победе. Получив тело атабека, они ушли. В лурестанской битве мои воины не поживились какой-либо добычей, причем немалое число их погибло. По двум причинам мои солдаты не могли получить достойных трофеев. Во-первых, все богатство Лурестана состояло из бараньих стад, от которых им никакой пользы не было, не могли же они гнать те стада через горы в города, чтобы там продать их. У луров не было ни драгоценных камней, ни золота, ни серебра, в районе Пушт-э Куха не было других городов, кроме маленького Хусейн-абада, которые можно было бы подвергнуть разграблению. Второй причиной было наступление осени и я не мог оставаться в Пушт-э Кухе на зиму, войско мое бы погибло. Добыча, которую можно было бы наскрести в Хусейн-абаде и захват овечьих стад не стоила сохранности моего войска, которое я рисковал потерять, останься я там на зиму. Целью моего похода было лишь примерно наказать атабека Лурестана, мне это удалось сделать собственноручно и теперь была пора идти назад.

На рассвете шестнадцатого дня того месяца, мы начали подъем на лесистую гору, мы возвращались той же трудной дорогой, что и пришли. Я оставался у подножия горы, пока все мои конники не добрались до ее вершины, решив, что покину эти места вместе с последними воинами. Я понимал, что при возвращении на нас неожиданно могут напасть луры: увидев, что часть нашего войска находится на вершине горы, они могли осмелев атаковать нас, поэтому одновременно следя за отходом войска, я не упускал из виду задачу предупредить возможную атаку со стороны луров. Однако, как я узнал об этом позже, луры, озабоченные доставкой останков атабека в Хусейн-абад, ни о чем другом не думали, кроме как о том, чтобы скорее добраться до него, передать тело близким, доказав тем самым, что они доставили домой, как требовал того обычай, тело своего погибшего правителя.

Мы не могли вести своих лошадей прямо в гору, потому я велел устроить узкую наклонную дорогу, достигавшую до середины горы, по которой вполне могла пройти одна лошадь, а от середины горы к вершине животных уже тащили, обязав веревками. Шестнадцатый, семнадцатый и восемнадцатый дни месяца ушли на устройство той наклонной и извилистой дороги, по которой лошадей доводили до середины высоты той горы. Затем люди, находившиеся на вершине, тащили веревку, привязанную к лошади, а та, поддерживаемая таким образом, перебирая ногами, поднималась дальше наверх.

В войске нашем имелось определенное количество мулов, и хотя их тоже пришлось доставлять на вершину с помощью веревок, с ними пришлось легче, потому что это животное быстро передвигается по неровной местности, чего не умеют лошади, кроме того, при подъеме в гору, кони быстро выдыхаются, тогда как у мула или осла дыхание остается ровным, поэтому для провоза груза в горах лучшее вьючное животное — это мул.

Три дня длилось восхождение на ту гору, за