Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Прости меня, — Сорока шептала в ее шею. — Умоляю, прости меня за все. Я так виновата перед тобой.
Ласточка отстранилась от Сороки, обхватила ее лицо руками, а затем едва заметно улыбнулась. Принимая все ножи от Сороки, Ласточка молча зализывала раны, не переставая любить девочку, что однажды согласилась оберегать. Взвалив эту ношу на свои плечи, она не представляла, что это будет ей не по силам. Сорока и Сокол полосовали Ласточку со всех сторон, выжидая, когда же подтвердятся их гипотезы об отсутствии любви. Она любила их обоих и ненавидела себя, что они дошли до грани.
— Я тебя ни в чем не виню. Помнишь, я говорила, что всегда буду любить тебя? — она погладила светлые волосы Сороки. — За все это время ничего не изменилось.
— Мы знаем, где Сокол, — Сорока смахнула слезы с глаз. — Мы спасем его.
— Площадь Жукова, — Щегол подошел и помог Ласточке подняться.
Ласточка задержала взгляд на Щегле так, словно хотела что-то сказать, но не решалась. Этот взгляд Щегол успел изучить вдоль и поперек за время их общих тренировок. И сейчас Ласточка снова была в сомнениях.
— Щегол, — она подошла чуть ближе и положила руку ему на плечо. — Спасибо, что не сбежал. И еще… — Ласточка вздохнула. — Ты не повязан с нами кровью. Я не убийца, а ты не несешь бремя за смерть человека. Но знай, твою семью он больше не потревожит.
— Но как? Почему? — Щегол распахнул глаза, а с души будто рухнул камень.
— Какая разница.
Смерть Анисимого, о которой просил Щегол в самом начале, до сих пор стояла в горле камнем и мешала размышлять о черном и белом. Как можно отстаивать свои принципы, если своими руками подвел убийц к виновнику. Честность Ласточки облегчила будущие дни, и совесть Щегла осталась чиста даже перед самим собой. Времени больше не было, и поэтому Щегол взял под руки Сороку и Ласточку и повел их к машине Чижа. Пусть она расскажет подробности, если захочет, но когда рядом с ней будет стоять Сокол. Пусть больше никогда не посмотрит на него. Но Щегол будет знать, что сделал все, что смог.
* * *
Сырость пропитала стены насквозь, а запах плесени едко обжигал ноздри. Сокол медленно ступал по пыли, что превратилась в липкую грязь. Обходя помещение со всех сторон, он вспоминал, как впервые оказался здесь. Уже тогда это здание создавало впечатление чего-то древнего и зловещего. Двенадцать лет назад эти стены внушали страх и порождали ярость, которую Сокол кое-как смог обуздать. Сейчас же каждое воспоминание, что выбиралось наружу из-под подкорки и воплощалось наяву, навеивали лишь тоску. Тоску по прожженным годам и обреченным душам, которые Сокол сам привел в эту игру. Сам дал им в руки проигрышные карты и внушил, что это козыри. Зная, что, положив голову на плаху, твои люди будут свободны. Поступил бы он так? Так поступил Филин. Он свято верил, что его смерть принесет освобождение его детям. Что маленькие крылышки, которые только оперились, расправятся и его дети смогут парить высоко под небом. Только вышло наоборот, и смерть Филина принесла новые жертвы и заманила Сокола и Ласточку в новую клетку. Бог любит троицу. И как прискорбно это слышать человеку в семье из четырех, где двое уже мертвы. Револьвер для русской рулетки давно заряжен, и сколько бы Сокол не оттягивал момент выстрела, пуля не испариться сама собой. Осталось нажать на курок и поставить точку. И пусть револьвер в руках Огинского.
— Приветик, — Огинский поставил ногу на бетонный блок и оперся на нее локтем, крутя в руках пистолет. — Заждался меня?
— Не слишком, — он вскинул голову.
Огинский не был опасным противником. Он не был похожим на Гурова, перед которым кровь стыла в жилах. Но что-то в нем пугало, порождало желание избавиться от диалога наедине и поскорее сбежать на свежий воздух. Он не был опасным, но был до ужасного жутким.
— Даже не будешь пытаться убить меня? Или может, великий Сокол, страж порядка, сдался? — Он улыбнулся уголком губ. — Ты действительно пришел на казнь?
— Ты просил, я сделал. Что-то не так?
Огинский нахмурился и, не прекращая размахивать пистолетом, подошел к Соколу. Ожидал он найти подвох или же сильнее удостовериться в собственной силе, но довольная улыбка украсила его бледное лицо, когда Огинский оказался прямо перед Соколом.
— Так любезно исполняешь мои желания. Мне не пять лет, и я больше не верю в Деда Мороза. Хочешь обмануть меня?
— Я просто хочу, чтобы мои люди были в безопасности. Ты ведь это мне пообещал? Так что давай быстрее покончим с этим.
Огинский поморщил нос, а после сделал шаг назад, шумно выдыхая. Цель, к которой он так долго шел, наконец-то лежит перед носом. Но почему так воротит от нее? Подобно кошке, он гнался за мышью до самого истощения. Но сейчас, когда мышь почти нанизана на коготь, кошка понимает, что не голодна.
— Тебе даже не интересно, почему это все с тобой происходит? — В одно движение Огинский налетел на Сокола и толкнул его. Ожидаемой ответной реакции не последовало, и Сокол лишь слегка пошатнулся. — Тебе плевать?
— Ты хочешь драки со мной или убить меня? — Сокол нахмурился и сделал шаг навстречу, упираясь грудью в направленный на него пистолет. — Мы же не в мелодраме, чтобы я выслушивал твою грустную историю.
— Не в мелодраме, но согласись, наша история слишком запущена и ветвиста, чтобы назвать ее повседневностью. Мой отец убил твоего отца, ты посадил моего отца в тюрьму, а потом убил его и поэтому я убью тебя, — Огинский ткнул пальцем в грудь Сокола. — Как минимум драма.
— Чего ты ждешь? Я пришел к тебе с белым флагом, но ты продолжаешь тянуть время. Что с тобой не так?
— Я просто хочу, чтобы ты понимал всю картину. Твои Птицы могли бы быть в полном составе, если бы рядом со мной стоял мой отец. Ты разозлил меня своей выходкой, а твоя Птичка попалась под горячую руку.