– Вот где они сейчас? – жалобно сказал Гауф. – Может, прямо над нами, а может, убрались уже, район обшаривают.

Кублах открыл дверцу.

– Пойду посмотрю. Заодно разомнусь после этой гонки.

– С ума сошел! – яростно зашипел Гауф, втаскивая его обратно. – Уходим!

Послышались шаги. Кто-то бежал к ним по улице. Нос раймы стал подниматься.

– Вот, дождались. Ну, теперь держись крепче!

Райма застыла в положении, которое трудно назвать стартовым. Нос ее сквозь арку был нацелен прямо на стену дома на противоположной стороне улицы. Из-под арки не было видно, сколько в нем этажей. Топот приближался. Они слышали тяжелое дыхание бегущего.

Когда он появился перед ними – громадный мужчина в неуклюжем комбинезоне и с толсторылым технологическим скварком наперевес, – Гауф резко выдохнул, будто сказал «вс-сё!», и райма сорвалась с места.

Человек со скварком отпрянуть не успел. Он успел разве что ужаснуться – уже в следующий миг райма снесла ему голову нижней кромкой бампера. Гауф болезненно поморщился.

– Эй! – запоздало крикнул Кублах, но райма заложила такой вираж, что он чудом не потерял сознание.

Дом через улицу был высок – этажей двадцать. Прямо над улицей нависал суперэркер – причудливое творение органокубиста, вздумавшего, судя по всему, изобразить виноградную гроздь или двойную спираль генома. На той скорости, которую набрала райма, огибать ее не было уже никакой возможности, так что надо было проходить сквозь.

Вот тут Гауф не выдержал. Он дико выпучил глаза, по-детски завопил и направил машину в узкую щель между ближайшими кубами-виноградинами. Дикая, ни с чем не сообразная геометрия суперэркера, к счастью, предусмотрела в нем вертикальную щель, но, к несчастью, винтообразную. Те две или три секунды, пока райма прорывалась сквозь суперэркер (Кублах почему-то повторил несколько раз: «Смерть. Смерть. Смерть»), Гауф непрерывно визжал от ужаса, но каким-то чудом умудрялся отслеживать все изгибы щели. И счастье! – визгливо кашлянув, лопнула от удара прозрачная металлопленка, прикрывающая суперэркер, и машина вырвалась наконец наружу.

– Перестаньте визжать, – брезгливо сказал Кублах. – Мы давно уже в небе.

Райма выровнялась сама, и некоторое время, пока Гауф, зажмурившись, тряс головой, они летели без управления. Придя в себя, Гауф огляделся, не увидел берсеркеров, вздохнул.

– Теперь в центр. Вот интересно, пустит она меня или не пустит?

– Кто? – спросил Кублах.

Вместо ответа Гауф вздохнул еще раз и помчал машину в сторону Хуан Корф – туда, где высились грибовидные Центры увеселений и тюльпаны Танцакадемий.

– Я, вообще-то, ко хнектству этому никакого интереса не испытываю, вот что удивительно. Хотя и был один, можно сказать, из Первых. У Психа, конечно, но там тошнит. У меня теперь новый талант прорезался – на бесколесках хулиганить. Люблю!

Внезапно над лобовым стеклом вспыхнула полоска экранного обзора.

– Спасибочки, – очень кстати успел прокомментировать Гауф и тут же добавил как выстрелил: – Вот они!

Точно над буковками СЕ двое увидели берсеркер, поднимающийся над крышами. И справа еще. И в другом конце полоски – тоже. Их обкладывали по всем правилам искусства.

– М-да, почти никакой надежды, – пробормотал Гауф. – Теперь уж точно собьют.

Резко, без предупреждения, Кублаха вжало в кресло. Райма снова запела, взвыл воздух.

– Слушай, – сказал Кублах. – Я не птица, я всего-навсего человек. Что ты все со скоростью упражняешься? Все равно же догонят. Дай-ка мне сюда эту штучку.

Гауф с облегчением отдал мемо.

– На. Все равно…

Берсеркеры были, считай, совсем рядом, Кублах различал уже пятна лиц.

– Вот смотри, как это делается!

Райма заложила широкий вираж, еще больше сократив расстояние между собой и преследователями, и полетела куда-то совсем не туда.

– Ты что делаешь? Нам же к центру!

Райма резко потеряла скорость и высоту, едва не упав на крышу дома, потом неуклюже взмыла в зенит, потом… потом, беспорядочно кувыркаясь, поплескалась немножко в воздухе, как новичок, брошенный в воду (Гауф с изумленным видом вцепился в кресло), но в результате всех этих коловращений от двух берсеркеров оторвалась. Впрочем, они, вполне возможно, просто отошли подальше, чтобы не мешать третьему, который вцепился райме в хвост и стал поливать ее огнем из обоих скварков, установленных где-то под передним бампером.

Но, похоже, кувыркания были не такими уж беспорядочными – во всяком случае, лучи скварков никак не могли их достать. А потом как-то так вышло, что прямо над ними оказалось коричневое днище берсеркера, Кублах хихикнул, крутнул райму вокруг ходовой оси, чиркнул по беспомощно рыскающему берсеркеру и проскочил выше. Берсеркер завыл, падая.

– Вот так их делают, – сказал он, отдавая Гауфу мемо. – Талант у него. У меня тоже, может быть, не совсем кусок дерьма. Вместо таланта. Так, а теперь самое время вспомнить про твою любимую скорость.

Внизу, на фоне красиво составленных разноцветных игрушечных домиков, машина преследователей медленно разваливалась на две части. Кто-то выпал из нее, неслышно крича. Оставшиеся берсеркеры разворачивались далеко позади.

– Париж‐100, птичий полет, – мечтательно вздохнул Кублах. Он в эту минуту очень собой гордился.

– Ну и как мы теперь сядем, господин птичий помет? – спросил Гауф, опять взяв предельное ускорение. – Их пополам, но и нам ведь тоже досталось. Даже не представляю.

– Сядем! – Кублах чувствовал, что Гауф преувеличивает повреждения раймы. – Давай быстрей к твоему… этому… Дому. Где он, кстати?

– Вон тот, с зеленой крышей. Такая горбатая, видишь?

– Понятно. Давай!

– Приказывает! – сказал Гауф с ожесточением. – Ты вот что, на всякий случай. Ты запомни на потом, что меня послали тебя в засаду заманить.

– Ну, это я уже понял. А кто послал?

– Камрады.

– Кто такие?

Горбатая зеленая крыша приближалась, но берсеркеры приближались тоже – причем с пугающей быстротой.

– Это долго. Просто я хотел сказать, что для меня есть предел, дальше которого я… Ага, вот!

И райма, к которой берсеркеры приблизились почти что вплотную, снова ринулась вниз, прямо на зеленую крышу дома Фальцетти.

– И-и-и-иэ-э-э-э-э-э-эа-а-а-а-а-а! – лихо заорал Гауф.

Вот тут Кублах понял, что настала пора прощаться с жизнью.

Смерть, которая ждала его на стремительно приближающейся зеленой изгорбине крыши дома Фальцетти, была ему незнакома, это была чужая смерть, которая притворилась его собственной. Сквозь знакомые черты, формы и краски детства злобно проглядывали никогда не виденные дома, деревья, проспекты и памятники, а в знакомых местах, запрокинув крошечные головы вверх, находились не его друзья, а совсем другие, кем-то чужим забытые здесь люди.

Конечно, совсем не так мудрёно он думал тогда, он и вовсе никак не думал, когда падал на злодея в лицедейской маске, закосившего под родной город, на зеленую горбинку носа чужого города, – у него бы просто времени не хватило даже начало такой извилистой мысли подумать…

Вся