Варя – Барбара – прикрыла в корзинке его голову. Он выгнал из мыслей тень Вари, успокаивая совесть, что разыщет ее через пару лет, когда появится свободное время. Затем дочка попросила денег на покупку собственного бизнеса. Мирра решила стать партнером в адвокатской конторе, и это требовало немалых средств. Он дал деньги, и снова был горд предприимчивостью дочери, ведь в ее жилах текла кровь банкиров Брюлей! Теперь дочь вместе с внуком принудили его продать рисунок Модильяни, чтобы сделать крупную инвестицию в бизнес. И, скажите, что ему оставалось? Только поплакать и подчиниться. Дети всегда имеют власть над родителями.

Сухими губами старик пробормотал попугаю русские слова, которые прочно удерживал в памяти: «Спасибо, пожалуйста, пора обедать».

Нынче, когда из всех щелей дома на него наплывали воспоминания, особенно остро понималась несправедливость своих поступков. Но ведь рисунок был подарен ему по доброй воле и, кроме того, он много раз молился у Стены Плача за своих спасителей. Может быть, Бог услышал его молитвы?

Петербург, 2014 год

Новогодний праздник проходил мимо. Проползал, пролетал, блуждал в петербургских подворотнях, гремел на дискотеках и корпоративах, но в дом к Аглае не заглядывал. Вернее, она его не приглашала. К чему пустые приготовления и беготня по магазинам? Мельтеши не мельтеши, но после тридцать первого декабря неизбежно настанет первое января, потом второе, затем третье. Один зимний день сменит другой, такой же темный и снежный. Да и какой смысл в празднике, если она здесь, а Филипп там – не пишет и не звонит?

Глубоко вздохнув, Аглая обозрела пару картошек в мундире, кусок вареной колбасы и крупный соленый огурец, больше похожий на мелкий кабачок. Словно сознательно намекая на оливье, продукты лежали в одном отсеке холодильника, аккурат под банкой майонеза.

– Оливье так оливье, или я не русская, что ли? – сказала она телевизору, в котором сиротка Настенька спасала из пруда Марфушку-душку.

Она видела этот фильм, наверное, раз сто, если не двести, но всегда с неизменным интересом ждала момента, когда вода сначала смоет сажу с лица Настеньки, а потом покажет безобразную сущность Марфушки-душки.

Чтобы было веселее резать салат, Аглая надела один из кокошников, сделанных для детского праздника. Рыжие волосы волной выбились из-под жемчужной тесьмы.

Подбоченившись, повела плечом перед зеркалом:

– Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи, я ль на свете всех милее? Всех румяней и белее?

– Ты прекрасна, спору нет, Мезенцева! Но дверь надо закрывать, а у тебя все нараспашку, – сказал мужской голос, от которого Аглая едва не подпрыгнула на месте.

Она в ярости обернулась:

– Кирпичников? Старший лейтенант?

– Старший лейтенант Кирпичников я на службе, а здесь Олег, – он растекся в улыбке. – Пришел поздравить и составить новогоднюю компанию, – за спиной Кирпичников держал елку, упруго подпирающую косяк зелеными ветками. – Принес тебе подарочек.

– А почему ты решил, что мне нужна компания? Мне очень хорошо одной. Я даже подруг восвояси отправила.

– Глаза у тебя, Мезенцева, несчастные, – сказал Кирпичников, – такие бывают у тех, кто близкого потерял. Знаешь, по службе часто приходится сталкиваться… – взмахом руки он обрубил последнюю фразу, – в общем, сразу видно, что на личном фронте у тебя проблемы.

– А у тебя? – Аглая взглянула в зеркало и поправила кокошник, успев отметить яркий блеск своих глаз в электрическом свете и то, как кокошник подчеркивает ровную дугу бровей.

Кирпичников покладисто мотнул головой:

– И у меня проблемы. Мы с моей девушкой разбежались, и я остался одиноким тополем на Плющихе.

Аглая ядовито прищурилась:

– Так ты ко мне в кавалеры набиваться пришел?

– Обижаешь. Я к тебе как к другу пришел. Можно сказать, к товарищу по несчастью.

Кирпичников втащил елку в комнату, и Аглая обратила внимание, что он успел разуться и стоит в одних носках.

– У тебя игрушки елочные есть?

– Вроде есть. Только они очень старые, еще бабушкины. На антресолях ящик стоял.

– Давай тащи его сюда быстренько, – сняв куртку, Кирпичников ловко кинул ее на вешалку, точно попав капюшоном на крючок. – Ты чем занималась? – он повел носом: – Оливье стригла? Ну так иди, продолжай, а я тут с елкой пошурую.

– А ты нахал, – от его бесцеремонности Аглая начинала медленно закипать. Но Кирпичников внезапно детским жестом потер глаза – красные и уставшие, и ее злость утихла, уступая место робкому веселью, словно в ненастный день сквозь тучу пробился лучик солнца. На Кирпичникове ладно сидели черные джинсы и темно-голубой свитер с выпуклым узором. Аглая подумала, что его девушка сделала глупость, отказавшись от такого отличного парня, как Олег Кирпичников.

Фанерный посылочный ящик с игрушками отыскался в дальнем углу антресоли. Когда Аглая сняла крышку, Кирпичников шутливо присвистнул:

– Да ты, оказывается, богатая невеста, Мезенцева. На сокровищах, можно сказать, сидишь. Сколько, ты думаешь, стоит эта игрушка?

Двумя пальцами он выудил из ящика ватного оленя с проволочными рогами, на котором сидело какое-то чучело, отдаленно напоминающее чукчу.

Аглая пожала плечами:

– Не знаю. Нисколько.

– Очень глубоко ошибаешься. Игрушка тянет тысяч на десять – пятнадцать. Рублей, само собой. А космонавт с ракетой – точно не меньше пяти, – Кирпичников указал на бледно-желтую фигурку с прищепкой. – Если весь этот ящичек продать поштучно, то на машину тебе точно хватит.

– Да ты, оказывается, эксперт, – Аглая с уважением посмотрела на бабушкин ящик, встретив взгляд пузатой серебряной рыбки с поролоновым хвостом.

– Есть такое, – хвастливо признал Кирпичников. – Я недавно кражу расследовал у одного антиквара, пришлось вникнуть. У мужика того самая дорогая игрушка на сорок тысяч тянула. Еще дореволюционная – фарфоровый Щелкунчик, так он из-за нее, как ребенок, плакал. За руки хватал, умолял: найдите вора, а то повешусь.

В Аглаином сознании игрушки не совмещались с ценой жизни, и она охнула:

– Господи! Нашли?

– Нашли. Внучок вором оказался. Почти все игрушки удалось вернуть, кроме Щелкунчика. Внук успел его продать за пару тысяч и деньги прогулять. Вот уж где впору вешаться, что такой подонок вырос.

– Он не сам вырос, его вырастили, – сказала Аглая, – ребенок не трава в поле. За елочными игрушками человека не заметили, вот он и мстит.

– Разве не бывает, что родители в ребенка всю душу вкладывают, а он тварью вырастает?

За разговором Кирпичников успел установить елку на крестовину и водрузить звезду на макушку. Звезда была тоже старинная – из рубинового стекляруса.

– У меня пока небольшой педагогический опыт, – сказала Аглая, – но, знаешь, сразу видно, когда у родителей на первом месте свои интересы. Вот, например, женщина говорит: «Ребенок самое дорогое», а жизнь свою ради него менять не желает.