Пролетевший над городом ураган веселья оставил после себя груду пустых бутылок в обрывках серпантина и россыпях конфетти. На душе у Кирпичникова было грустно и пусто.

За ворохом растрепанных мыслей он не сразу заметил темную сгорбленную фигурку на детских качелях. Неужели ребенок?

Он сделал шаг вперед:

– Ты что, потерялся?

– Нет, я здесь живу, – тихий голос походил на хлопья снега. – Домой идти не хочу, там мне не рады.

– Почему? – Кирпичников присел на соседние качели, угрожающе скрипнувшие под грузом его тела.

– Там мама и отчим, и без меня им лучше, чем со мной.

– И у меня так, – признался Кирпичников, – я комнату снимаю.

– Везет тебе, а у меня по деньгам не выходит. Институт бросать не хочу, а за полдня многого не заработаешь.

Собеседница откинула капюшон, и Кирпичников увидел ровный профиль с курносым носиком. От лунного света на русых волосах лежал оттенок серебра.

– Ты как русалка, – восхищенно сказал Кирпичников и, чтобы скрыть смущение, несколько раз сильно покрутился на качелях. – А где учишься?

– На юридическом, на третьем курсе.

– И я на юридическом, на третьем курсе! Кстати, меня зовут Олег.

– А меня Оля.

Где-то далеко, прошив темное небо, взлетела и звездой повисла одинокая петарда, и Кирпичников вдруг понял, что новый год еще вполне может принести новое счастье.

* * *

Из-за Кирпичникова Аглая нахохоталась так, что заболели щеки, но стоило только подойти к своей парадной, как внутри стало тускло и холодно, словно льдинку проглотила.

Опустив руку в карман, она достала телефон и быстро пролистала СМС-сообщения: Таня, Наташа, Люда, заведующая детсадом, снова Люда, Николай, одноклассник Петька, папа, МТС-сервис. Каждая новая запись ножом резала по сердцу, потому что была совсем не оттуда, откуда хотелось, и не от того единственного человека, кого хотелось поздравить с Новым годом.

У нее начали мерзнуть ноги, но входить в пустую квартиру не тянуло.

– О, Аглая, с Новым годом! – в затихшем пространстве голос соседки прозвучал очень звучно.

– С Новым годом, с новым счастьем, Татьяна Ивановна!

Соседка еще не успела переодеть праздничную одежду, которая придавала ей сходство с матрешкой, и то и дело одергивала шелковую блузку в ярких розах.

Широко зевнув, Татьяна Ивановна прикрыла рот ладошкой и доложила:

– А к тебе тут приходили, приходили, только звонок тренькал. Сразу после двенадцати две девушки прибыли – высокая и низенькая, в кудряшках.

«Таня и Люда», – подумала Аглая.

– Потом кожаный парень. Воротник у него меховой, как у боярина в кино.

Маленькие глазки Татьяны Ивановны любопытно блеснули, и Аглая поспешила объяснить:

– Это Николай, он за моей подругой ухаживает.

– Николай так Николай, мне какое дело? – вроде как с обидой изрекла Татьяна Ивановна. – Но только сразу после него заявился еще один мужчина. Высокий, в очках, с кожаной сумкой в руке. Интеллигентный. Одет очень хорошо. Я своему Леньке собиралась такие ботинки купить, так они в обувном десять тысяч стоят.

Аглая ощутила, как пол под ногами прогнулся и дрогнул. Она вцепилась в перила:

– Татьяна Ивановна, миленькая, когда приходил мужчина в очках? Давно?

Затягивая ответ, соседка задумчиво почесала круто завитую прическу:

– Часа два назад к тебе в дверь звонил, когда по телевизору Пугачева пела. Я ему сказала, что ты с кавалером гулять пошла, он развернулся и вышел.

Кровь бросилась Аглае в лицо:

– Вы меня застрелили, Татьяна Ивановна. Он больше не вернется.

Ноги вынесли ее на улицу, где между темных домов кружила поземка.

– Филипп! Филипп! – глотая слезы, Аглая металась из конца в конец квартала, до боли в глазах вглядываясь в серую ледяную мглу. – Филипп!

Вместе с отчаянным криком наружу из сердца вылетала душа, потом замирала и падала, разбивая оземь последнюю надежду на встречу с Филиппом.

«Он приехал, разыскал, а я гуляла с Кирпичниковым!»

Домой она пришла совершенно опустошенная, шагнула в комнату, зажгла свет, и мир вокруг взорвался и запылал яркими красками, потому что на полу под елкой, подложив под голову плюшевого мишку, спал Филипп.

* * *

Хлопок двери заставил веки дрогнуть, но не разбудил. Безотчетным движением Филипп подтянул к себе мишку и снова провалился в черную дыру тяжелого сна. Снилось посольство России в Париже и длинная очередь за визами. Стоящая впереди девушка в кокетливой кофточке представлялась в виде статуи тошнотворно-лилового цвета, которая заслоняла путь к заветному окошку выдачи. Филипп надеялся, что успеет получить визу до поездки в Америку, но бюрократия свирепствовала, и пришлось срочно возвращаться во Францию. Двенадцать часов в самолете он провел уставившись в окно, потому что не умел спать сидя.

Когда суровая дама в окошке выдачи виз протянула паспорт, он сразу рванул в аэропорт. На прямые рейсы билеты были раскуплены давным-давно. Он перешерстил весь Интернет, и все, что смог выудить из недр сайтов, это билет на турбовинтовой самолетик до Хельсинки с пересадкой в Риге.

В вибрирующей тесноте узкого салона он боялся пошевелиться без того, чтоб не задеть локтем соседей, и чувствовал, как при мыслях о встрече с Аглаей сердце непослушно срывается в бешеный галоп.

Дорога от Хельсинки до Петербурга растянулась на восемь часов, потому что водитель микроавтобуса – кажется, в России малый транспорт называют маршрутками – сначала подбирал пассажиров из разных мест, а потом потерял много времени на двух пограничных переходах.

К нужному адресу маршрутка прибыла под гром новогодней канонады, и Филипп долго не мог сообразить, почему дом первого корпуса прячется в глубине квартала, а дом третьего корпуса стоит на соседней улице. Наступление Нового года он встретил, блуждая между типовыми пятиэтажками, а когда, наконец, отыскал квартиру Аглаи, то соседка в желтой кофте с красными розами сказала, что Аглая ушла гулять с кавалером.

Еще около часа он прокараулил ее на улице, успев за это время принять от прохожих кучу поздравлений. Два парня налили ему в пластиковый стаканчик отменного шампанского, а милая дама в серой шапке-ушанке угостила парой пирожков с капустой. От теплого теста еще шел пар, распространяя вокруг аромат семейного торжества. Здесь, в незнакомом пока городе, в шумном праздничном водовороте к Филиппу пришло ощущение общности с огромной страной, всегда жившей в его крови на генетическом уровне. Впитывая русскую речь и вглядываясь в смеющиеся лица, он был своим среди своих и верил, что если Аглая не отвергнет его, то дальнейшая жизнь обязательно будет ясной и светлой, как пламя свечи.

То ли от шампанского, то ли оттого, что давно не ел и проглотил пирожки одним махом, но Филипп почувствовал, как тело грузно и сонно налилось свинцовой тяжестью.