аспект Французской революции также всегда вызывал у меня интерес (хотя и несколько нездоровый). Вследствие этого мне захотелось включить в роман эпизод с «чистым» обезглавливанием, и именно по этой причине история Лары не заканчивается сразу после падения лезвия.

С того времени до нас дошли многочисленные сообщения, в которых подробно описываются странные явления, наблюдавшиеся после казни. В некоторых из них повествуется о том, как толпе демонстрировали головы с шевелящимися губами, блуждающим взглядом или, что, пожалуй, страшнее всего, изменявшимся выражением лица – от потрясения к ужасу, а в некоторых случаях и к приятию свершившегося.

Один из наиболее известных исторических анекдотов о будто бы сохраняющемся после гильотинирования сознании – история Шарлотты Корде, обезглавленной в 1793 году за убийство радикального политического журналиста Жан-Поля Марата. Плотник Легро, присутствовавший на казни, якобы схватил отсеченную голову Корде и дал ей пощечину. Зрители безапелляционно утверждали, что в ответ на это оскорбление Корде не только покраснела, но на лице ее явно читалось негодование. За этот проступок Легро был на три месяца заключен в тюрьму.

Поскольку интерес к подобным посмертным аномалиям возрастал, ученые начали проводить собственные опыты. Многих приговоренных к смерти просили как можно дольше моргать после того, как упадет лезвие гильотины. И если некоторые вообще не моргали, другим, например химику Антуану Лавуазье, встретившему свой конец на гильотине в 1794 году, якобы удавалось моргать от пятнадцати до двадцати секунд.

Некий доктор Сегюре пошел еще дальше, поставив с гильотинированными головами ряд экспериментов: он подвергал их глаза воздействию солнечного света и заметил, что они «сами собой быстро закрывались с внезапной и поразительной живостью».

Что касается Людовика XVI, то, хотя нет никаких свидетельств о том, что его веки после отделения головы от тела еще двигались, очевидцы сообщали, что лезвие «мадам Гильотины», вместо того чтобы аккуратно рассечь осужденному монарху шею, разрубило заднюю часть черепа и нижнюю челюсть. Это делает казнь короля, пожалуй, самой известной иллюстрацией недостатков гильотины, которая, бесспорно, не обеспечивала столь быстрый конец, как рассчитывал ее изобретатель.

Равенство, братство и исторические свободы

Мне хотелось бы подчеркнуть, что «Игра в прятки» – прежде всего художественное произведение, предназначенное для развлечения читателей. Вследствие этого я сосредоточилась не на строгом следовании историческим фактам, а на воссоздании общего колорита эпохи и позволила себе ряд исторических вольностей.

Подробности гильотинирования Лары навеяны, пожалуй, самой знаменитой казнью того времени – обезглавливанием самогó короля Людовика XVI.

У меня эти сцены более выпуклы, чем бывали «обычные» казни (например, в книге зрители уносят в качестве сувениров платки, смоченные кровью жертв). Людовик был казнен на площади Революции (ныне площадь Согласия), но из более чем 2400 человек, встретивших свой конец на гильотине в эпоху революции, на этой площади было гильотинировано лишь около половины. Кроме того, хотя в Прологе я отправляю в пасть Le Rasoir National двух женщин и семнадцатилетнего юношу, на самом деле подобным образом было обезглавлено относительно немного, по сравнению с мужчинами, женщин и еще меньше подростков. При этом, однако, самой юной жертве гильотины того периода было всего четырнадцать лет.

Комендант Бастилии Бернар-Рене Журдан де Лоне не был растерзан толпой прямо перед тюрьмой: его увезли на северо-запад Парижа и убили у ратуши. Но повествование требовало, чтобы ради усиления драматизма события разворачивались в одном месте. И за обезглавливание коменданта Бастилии ответственен вовсе не пекарь Десно, которого де Лоне случайно ударил ногой в пах. Это чудовищное деяние – дело рук мясника по имени Матье Жув Журдан.

Еще одна художественная вольность – Ле-Рука-Блан. Я полагаю, что в 1788 году этот марсельский квартал населяла преимущественно буржуазия, а не представители высшего сословия. Однако название Roucas Blanc (Белая скала), место обитания самых привилегированных жителей города, созвучное символике французского триколора, где белая полоса олицетворяет аристократию, показалось мне слишком привлекательным, чтобы пройти мимо.

Красно-бело-синяя кокарда появилась несколько позднее, чем подразумевается в моем романе, и во время штурма Бастилии еще не использовалась. Также, скорее всего, в то время не было и лозунга «Свобода, равенство, братство».

В действительности Французская революция – это долгий и сложный исторический период, а не локальное восстание простолюдинов, свергнувших дворян, каким она, вероятно, выглядит у меня в романе. Знать как таковая никогда не находилась вне закона, хотя некоторые родовитые дворяне действительно были казнены, многие попали под подозрение и огромное количество бежало из страны. Другие же, напротив, предпочли отсидеться, рассчитывая и надеясь, что ситуация изменится.

Я также позволила себе творческую вольность при описании фабричного процесса окрашивания. Для обработки обоев окрашивание растительными красителями и замачивание, скорее всего, не применялись, эти процессы характерны для работы с тканями. Вместо растительных красителей употребляли порошковые пигменты, смешанные с маслом или водой.

Я приношу свои глубочайшие извинения за любые другие грубые исторические неточности.

Благодарности

Признаю, что по затраченным физическим усилиям написание романа едва ли можно сравнить даже с одним днем работы в угольной шахте, но процесс создания этой книги стал одним из самых страшных испытаний в моей жизни: он занял пять долгих лет, в течение которых я перенесла два приступа хронической болезни, а затем долгий ковидный карантин. Мне всегда казалось, что я – слабый человек, готовый сложить руки при малейших трудностях, но тернистый путь написания этого романа убедительно доказал, что, по сути, я – таракан, способный пережить все, даже писательский апокалипсис, и совершенно не поддающийся вымиранию.

Учитывая, что все ранние версии романа регулярно отправлялись в мусорную корзину, факт, что эта книга все‑таки существует, предлагаю считать чудом. Поэтому я искренне признательна всем, кто помог сделать ее существование возможным.

Я благодарю моего агента Рэйчел Нили и остальных членов команды Mushens Entertainment, а также моего редактора Розанну Форте и всех в Sphere и Little, Brown. Спасибо Мелани Клегг, которая дала мне несколько бесценных советов о Французской революции на ранних этапах творческого процесса.

Спасибо Салли О'Джей, которая прочитала ранний черновик рукописи и вынесла вердикт: «Первая глава превосходна, остальное слито». Именно тогда я впервые поняла, что у меня могут возникнуть проблемы. И что придется много работать, чтобы добиться хороших результатов!

Спасибо многочисленным друзьям, которые поддерживали меня на нелегком пути (особенно коллегам-писателям Мари-Луизе Плам, Анне Маццоле, Джессике Хэтчер-Мур, Кирсти Смит… и многим другим, их слишком много, чтобы перечислять здесь). Особую благодарность выражаю Линдси Фицхаррис, источнику вдохновения, поддержки и мудрых советов.

Спасибо тем, кто годами поддерживал меня в соцсетях и кого теперь я с удовольствием называю друзьями. Спасибо добрым и щедрым