чуть виноватой улыбкой. — Вот так и обитаю с этими сорванцами, никакой нормальной личной жизни. Раньше хоть в бане можно было запереться, но сейчас никак…

— Почему никак?

— Так после полуночи в баню нельзя. В это время обдериха лютует. Моя то и дело шипит паром, плюется струйками кипятка, пакостница. А раньше и после рассвета шалила, Усладу с Хеленой пугала. Я пригрозил однажды, что баню спалю, если будет озоровать сверх меры. С тех пор держим нейтралитет. Она днем не паскудит, а мы ночью даже носа туда не суем. Прогнал бы давно, да не умею.

Ниенна уже открыла рот, чтобы разразиться гневной тирадой о мелкой нечисти, которую народ сам же побуждает вести себя наглейшим образом, а кузнецы с образованием им зачем-то в этом потакают — но подумала несколько секунд и промолчала.

В чужой монастырь и впрямь со своим уставом не лезут, тут никаких особых приличий не надо придерживаться. Это просто базовые правила вежества, и если ты их не знаешь, чем тогда отличаешься от глупой обезьяны из зверинца?

Поэтому она покрутила ладонями, с хрустом разминая запястья и костяшки пальцев, и встала.

— Ладно, пошли.

— Куда? — удивился Ингвар.

— В баню, конечно. Раз уж она единственное на твоем участке сооружение, где можно запереться от вездесущих детей. В кузницу Хелена при должном желании тоже сунет нос. Ты ведь говорил, дверь и на ее крови отворяется.

— Отворяется, да… Погоди, а обдериха?

— А с обдерихой я сама побеседую, главное, ты под руку не суйся, — ухмыльнулась Ниенна. — Я только за этот год умертвила несколько десятков диких упырей. Неужто не слажу с одной оборзевшей в край домашней нечистью?

*

Слобода потихоньку начала утихать лишь часа через два после полуночи. Гасли окна в избах, ковыляли из трактира у Бажена полупьяные мужики, ведомые под локоток недовольными женами. Герда, стоявшая на пригорке над полыньей, с надеждой взглянула на постоялый двор. Скорее бы туда, вытянуться в постели под теплым боком у Сабура и выплеснуть из тела всю дневную натугу, которая делала мышцы тяжелыми, будто налитыми ядом. А потом, под утро, заснуть расслабленной и счастливой.

Да только детвора все никак не желала униматься, прыгала вокруг и скакала, словно мартышки в заезжем цирке. Только Йохан то и дело позевывал в кулачок.

— Хеленка, братец твой спать желает, — окликнула девочку Герда, надеясь, что догадливая сестренка сама поймет, что пора всем расходиться по домам.

Увы, Хелена намека не поняла.

— А пойдемте к нам чай с ватрушками пить! Там Ингвар с Ниенной еще, а ватрух много, на всех хватит! А я братика уложу как раз…

Делать нечего, пошли. Впереди Баюн с задремавшей у него на плече малышкой Славнишей, следом Хелена с Волотом, еще двое сорванцов, живущих с постоялым двором по соседству… Герда с тоской вздохнула, перехватила Йохана поудобнее и поспешила следом.

Однако дом Хенриков внезапно оказался заперт на увесистый замок. Пока Хелена хлопала ладошками по карманам шерстяного плаща в поисках ключа, Баюн запросился в туалет, но от предложенного горшка с фырканьем отказался — чай, не маленький. Отправился в скромную и неприметную деревянную будочку, пристроенную к избе с левой стороны.

Но едва мальчишка открыл дверцу, как из кромешной темноты на него вдруг взглянули два светящихся красных глаза. С воплем Баюн отскочил назад минимум на три аршина и тоненько, по-дитячьи, заскулил.

Еще миг — и Герда, ссадив Йохана с рук на крыльцо, была уже у нужника. Выхватив кинжал, валькирия отодвинула перепуганного Баюна в сторону, щелкнула пальцами свободной руки, высекая огненный шар.

И ахнула от удивления, а затем сурово сдвинула брови.

— А ты что здесь забыла, рожа шкуродерная? Твоя вотчина — баня, и то после полуночи. Чего шатаешься по непотребным местам, детей пугаешь? Или заклятием изгнания давно под зад не получала?

— Уууууу! — злобно взвыла уродливая клыкастая баба с длинным носом, скрючившаяся на оббитом мхом седалище. — Чтоб вам провалиться, чернокнижницам столичным!

Она сердито щелкнула зубами, заставляя Баюна снова вскрикнуть.

— Того и шатаюсь, что выгнала меня твоя подруженька взашей из родного дома. Совести у некромансеров нет, одним паскудством живут, сраму не имеют, силушкой только похваляются! Расселися там с хозяином молодым, как у себя в избе, на правила вежества наплевав! Ууууу!

И баба сердито потрясла сухонькими кулачками. Ногти на кривых пальцах были обломаны. Приглядевшись внимательнее, Герда увидела, что обдериха вдобавок исцарапана, а на скуле наливается спелой сливой здоровенный синяк.

«Что-то новенькое, — ошарашенно подумала валькирия. — Зачем вдруг Ниенне с Ингваром уходить в баню, когда рядом теплый и просторный дом? Может, задумала чего? Стоп. А пила ли она свои некромансерские пилюли?»

В животе мигом набряк холодный и мокрый ватный ком. А если после тяжелого боя подруга потеряла разум и выпила из кузнеца его витальность? А если убила?!

— Сиди здесь, молча, и не смей пугать детвору, а не то я тебе!.. — Герда сунула под нос сжавшейся обдерихе здоровенный кулачище, а затем прикрыла дверь.

— Прости, Баюн, в ведро в сенях сходишь, — быстро сказала она мальчишке. — Немедленно дуй к другим детям и сидите в доме, пока я не разрешу выходить, поняли?

Едва валькирия зашла за угол и взглянула на низенькую баньку, стоявшую неподалеку от кузницы, как тревога усилилась.

Неказистое сооружение опоясывали по кругу сразу два защитных контура. Один, туманный, гасил любые звуки, что могли донестись изнутри постройки. Второй, фиолетовый, внушал невольный страх любому, кто захотел бы подойти поближе. Глазу простого селянина эта магия была не видна, зато любой чародей различил бы ее с расстояния и в треть версты. Мощность контуров поражала любое воображение. Такие мог поставить некромансер даже не с обычным, а лишь с магистерским дипломом. Или с огромным количеством магической силы.

«Сожрала-таки мужика!» — с ужасом ахнула Герда, кидаясь к прикрытому окошку.

Нет. Внутрь она точно не полезет. Если подруга и впрямь тронулась умом, то и на саму валькирию напасть ей ничего не стоит. Надо предварительно взглянуть на происходящее внутри. Контуры не остановят потомка Небесной девы-копьеносицы, а уж взглянуть сквозь стену умели пятикурсники на всех факультетах академии.

Герда аккуратно протиснулась между двумя сияющими кругами, выдохнула на ладонь заклятие «тайной дырки», коснулась ею оконных ставней, дождалась, пока одна из них станет прозрачной, и взглянула внутрь.

Вырывавшаяся следом фраза, произнесенная вслух в публичном месте, порадовала бы всю окрестную детвору, а заодно и весьма смутила благочестивых жен и матерей. Но если бы Герде предложили вдруг описать перед чужими людьми происходящее внутри баньки, именно это высказывание сгодилось