Встав в очередь, чтобы заказать большой латте, он осмотрелся.Тут была целая куча народу, но Голдберг уже занял им столик у окна. Не удивительно.Этот хирург всегда рано приходил на встречи – он, возможно, сидит тут ужедобрых пятнадцать, двадцать минут. Но парень не выискивал в толпе Мэнни, арассматривал бумажный стакан, будто пытался силой мысли сдвинуть свой капучино.

А… все ясно.

– Мануэль? – позвал парень за стойкой.

Мэнни забрал свой заказ и начал пробираться сквозь кофеманов,галерею стаканов, CD и треугольных белых подставок, указывавших на специальныезаказы.

– Привет, – сказал он, сев напротив Голдберга.

Хирург поднял взгляд. И внимательно осмотрел его:

– Эээ… привет.

Мэнни глотнул кофе и откинулся на спинку стула, изогнутыебруски которой врезались в позвоночник.

– Как ты?

– Я… в норме. Боже, ты потрясно выглядишь.

Мэнни потер щетину на подбородке. Какая ложь. Он непочесался побриться и оделся во флисовую фуфайку и голубые джинсы. Едва лисойдет для обложки журнала.

– Давай без шуток. – Мэнни сделал еще один глоток своеголатте. – Что ты хотел мне рассказать?

Взгляд Голдберга метался по всем направлениям. Пока Мэнни несжалился над ним:

– Они хотят, чтобы я взял отпуск, так ведь?

Голдберг прочистил горло:

– Руководство больницы думает, так будет лучше для… всех.

– Они предложили тебе побыть главным, да?

Он снова прокашлялся:

– Эээ…

Мэнни поставил стакан на стол:

– Все нормально. Нет, серьезно. Я рад… ты прекрасносправишься.

– Мне жаль… – Голдберг покачал головой. – Я… Это просто такнеправильно. Но… ты всегда можешь вернуться, знаешь, позже. Кроме того, отдыхпошел тебе на пользу. То есть, ты выглядишь…

– Потрясно, – сухо сказал Мэнни. – Ну-ну.

Вот что люди говорят тем, кого жалеют.

Какое-то время они пили свой кофе в тишине, и Мэнни сталоинтересно, думал ли парень о том же, о чем и он: Боже, как же все изменилось.Когда они были здесь в первый раз, Голдберг нервничал так же, как сейчас Мэнни,но причина этого была в совершенно другом. Кто бы мог подумать, что Мэнниотправят на скамейку запасных. Тогда он целился на самый верх, и ничто не моглоего остановить… и не остановило.

Из-за чего эта просьба от руководящего состава стала длянего сюрпризом. Вообще-то, он не был так уж расстроен. Он чувствовал себя…как-то отстраненно, будто все происходило с кем-то, кого он однажды знал, но скем давно потерял связь. Да, все это серьезно, но… ему пофиг.

– Что ж… – Его оборвал зазвонивший телефон. И то, как Мэннизадергался, чтобы вытащить эту штуку, будто флис на нем загорелся, показало,что действительно имело для него значение.

Но звонила не Пэйн. А ветеринар.

– Я должен ответить, – сказал он Голдбергу. – Две секунды.Да, Док, как… – Мэнни нахмурился. – Серьезно. Ага. Да… да… ага… – Улыбка медленнорасползлась по его лицу, пока он не засиял, как прожектор. – Да. Я знаю. Это гребаноечудо.

Повесив трубку, он посмотрел через стол. Брови Голдбергапокорили высоты его лба.

– Хорошие новости. О моей лошади.

И эта пара бровей взлетела еще выше:

– Не узнал, что у тебя есть лошадь.

– Ее зовут Глори. Она породистая.

– Ого. Ничего себе.

– Я люблю скачки.

– Не знал об этом.

– Да.

На этом разговор о личном закончился. И Мэнни понял, какмного они говорили о работе. В больнице они с Голдбергом часами трепались опациентах, персонале и управлении отделением. Сейчас? Им почти нечего былосказать друг другу.

И все же он сидел напротив очень хорошего мужчины… который,возможно, станет следующим главой хирургии в больнице Святого Франциска. Советдиректоров, конечно, проведет поиски национальных масштабов, но выберут именноГолдберга, потому что другие хирурги, пугливые, предпочитавшие стабильность,знали его и доверяли ему. И им следовало. Голдберг блистал техникой воперационной, был подкованным руководителем и даже более сдержанным, чем самМэнни.

– Ты прекрасно справишься, – сказал Мэнни.

– Что… ох. Это ведь временно, пока ты… знаешь, не вернешься.

Парень, казалось, верил в это, что было проявлением егодоброй натуры.

– Ну, да.

Мэнни поерзал на стуле, и, по-другому скрестив ноги,огляделся… и увидел трех девушек напротив. Им было по восемнадцать или околотого, и, как только он встретился с ними взглядом, они захихикали и опустилиголовы, будто бы не пялились на него.

Испытывая такие же чувства, как в спортзале, Мэнниперепроверил себя. Неа. Все еще совсем не голый. Какого черта…

Когда он поднял взгляд, одна из них встала на ноги и подошлак нему:

– Привет. Моя подруга считает тебя горячим парнем.

Эм…

– Эээ, спасибо.

– Вот, ее номер…

– О, нет… не надо. – Мэнни взял клочок бумаги, который онаположила на стол, и сунул его обратно ей в руку. – Я польщен, но…

– Ей восемнадцать…

– А мне сорок пять.

При этих словах у девушки отвисла челюсть:

– Быть. Не. Может.

– Нет. Может. – Он провел рукой по волосам, задумываясь отом, когда это он решил податься в «Сплетницу» или еще что в этом же духе. – Иу меня есть девушка.

– Вот как, – улыбнулась девица. – Ничего страшного… но ты могбы просто сказать. Не обязательно лгать о том, что ты старпер.

На этой ноте она медленно отчалила, и, когда села обратно засвой столик, оттуда раздался коллективный стон. А затем Мэнни получил парочкуподмигиваний.

Он посмотрел на Голдберга:

– Дети. То есть, ну, в самом деле.

– Эм. Да.

Ладно, пора положить конец этой неловкости. Выглянув в окно,Мэнни начал планировать свой уход…

В стекле он увидел отражение своего лица. Те же высокиескулы. Тот же квадратный подбородок. Те же самые губы и нос. Те же черныеволосы. Но что-то было не так.

Наклонившись, он понял… его глаза были…

– Эй, – тихо произнес он. – Я сгоняю в туалет. Присмотришьза моим кофе до нашего ухода?

– Конечно. – Голдберг с облегчением улыбнулся, будто был ради стратегии отступления, и заданию. – Не торопись.