* * *

А пока в Варшаве стороны тщетно пытались нащупать почву для диалога, в Ватикане 3–7 ноября прошла организованная римским папой и Люблинским католическим университетом научная конференция «Общие христианские корни европейских народов». Две трети участников происходили из Центральной и Восточной Европы — факт показательный. По большому счету, конференция была созвана для того, чтобы продемонстрировать западному миру: Европа — это не только он, но еще и государства к востоку от Германии. Чтобы подчеркнуть это, Иоанн Павел II еще 31 декабря 1980 года провозгласил небесными покровителями Европы «апостолов славян» Кирилла и Мефодия, которые таким образом составили компанию святому Бенедикту, основателю первого монашеского ордена[789].

Невзирая на вроде бы отвлеченное название, конференция несла в себе сильный оппозиционный заряд по отношению к советскому блоку. На нее прибыли несколько советников Валенсы (Мазовецкий, Геремек и другие), крупный католический мыслитель Юзеф Тишнер, с чьих проповедей ежедневно начинались заседания съезда «Солидарности», старый друг Войтылы Ежи Турович, а также самый боевитый польский епископ Игнацы Токарчук. На нее откликнулся даже Солженицын, приславший письмо из Вермонта.

В личных беседах поляки просили главу Святого престола использовать все рычаги влияния на Советский Союз, чтобы дело не дошло до трагедии. Войтыла лишь развел руками: что он мог поделать с Москвой? Впрочем, заверил соотечественников в своей полной поддержке и вообще был настроен оптимистично — мол, само появление такого общенационального движения, как «Солидарность», уже есть хороший знак, ведь до сих пор каждый общественный слой выступал отдельно — рабочие, студенты, интеллигенция, крестьяне, — а сейчас вот все вместе, и это прекрасно. Главное — удержать процесс под контролем и не торопиться: после веков порабощения напрасно ждать, что все получится сразу[790].

Оптимизм римского папы не оправдался. Тринадцатого декабря Войцех Ярузельский, понукаемый из Москвы, объявил в Польше военное положение. Армия взяла власть в свои руки. Это означало роспуск всех общественных организаций, комендантский час, прослушку телефонов, военные патрули на улицах. До четырех тысяч активистов оппозиции попали под арест, там же оказалась и прежняя верхушка партии: Герек, Ярошевич и другие. В стране запахло сталинизмом. Опасались суда над отстраненными руководителями партии по образцу московских процессов 1930‐х годов. Акции протеста беспощадно подавлялись. Шестнадцатого декабря при усмирении бастующих горняков на шахте «Вуек» в Силезии погибло девять рабочих.

Ярузельский — парадоксальная и трагическая фигура. Внук повстанца 1863 года, дворянин и жертва сталинских репрессий, он с молодости верно служил режиму. Его черные очки, в которых он неизменно появлялся на публике, вызывали ассоциации с Пиночетом. Не все тогда знали, что генерал сжег роговицу на сибирском лесоповале, куда его сослали вместе с родителями после раздела Польши между Сталиным и Гитлером. Человек интеллигентный и порядочный, прекрасно понимавший душу своего народа, он то и дело оказывался крайним, когда надо было принимать непопулярные решения. Кресло министра обороны он занял на волне антисемитских чисток 1967 года, в следующем году организовал ввод войск в Чехословакию для подавления Пражской весны, в декабре 1970 года отвечал за действия солдат в бунтующих городах Побережья, а теперь вот разогнал «Солидарность».

Он никогда не занимался политикой, но возглавил страну и партию в момент распада строя. Выбор был прост: либо молча наблюдать, как режим впадает в паралич, либо раздавить оппозицию и попытаться встряхнуть систему. Ярузельский предпочел второе, заслужив проклятья своего народа, уже видевшего себя свободным от советского диктата.

Свое решение Ярузельский тогда мотивировал соображениями экономического характера. Однако позже, уйдя на пенсию, он говорил, что просто выбрал меньшее из зол — если бы не военное положение, с «Солидарностью» расправились бы советские товарищи. Прославившись на весь мир как душитель свободы, он спустя несколько лет сел с оппозицией за стол переговоров. Некоторые диссиденты, боровшиеся с Ярузельским в начале восьмидесятых, позднее славили его как одного из основателей Третьей республики.

Войтыле о военном положении утром 13 декабря сообщил Дзивиш, узнавший об этом из новостей[791]. Официальные польские источники предпочли не ставить в известность римского папу, зато Глемп был уведомлен за полчаса до выступления первого секретаря по телевидению. Американскую администрацию события также застали врасплох — президент Рейган, госсекретарь Хейг и министр обороны Уайнбергер находились 13 декабря за границей. На связи с Иоанном Павлом II оставался лишь Бжезинский, консультант по польским вопросам при новом президенте[792].

У ЦРУ был контакт в польском Генштабе — полковник Рышард Куклиньский. Но ему пришлось бежать из страны 7 ноября, когда военное положение еще не рассматривалось американским руководством как реальный вариант. Куда более актуальной тогда виделась перспектива советского вторжения. Именно последний вопрос обсуждал с Иоанном Павлом II спецпосланник Рейгана Вернон Уолтерс, прилетевший в конце ноября в Рим. О возможности введения военного положения собеседники не говорили вовсе[793].