в группах»[1009]. Это объясняет, возможно, самую важную определяющую черту людей, принадлежащих к доминантной группе, и почему о них редко говорят как об этносе. Люди, принадлежащие к большинству, наслаждаются роскошью выражать себя как уникальных индивидуумов больше, чем представители этнических меньшинств, которые в конечном итоге затрачивают больше времени и усилий, чтобы отождествлять себя с собственной этнической группой[1010].

Тот факт, что большинство ассоциирует «свою» страну преимущественно с собственным народом и гораздо меньше с другими этносами, имеет серьезные последствия. Лабораторные исследования показывают, что принадлежащие к доминантной группе часто выражают неуверенность в преданности этнических меньшинств[1011]. Поскольку люди могут все больше принимать постоянно выражаемое предвзятое мнение о них, подобное недоверие способно спровоцировать именно то поведение, которого большинство опасается, за счет изоляции меньшинств. Представители особенно принижаемых групп могут начать совершать именно такие поступки, в которых их обычно обвиняют, и даже считать преступление приемлемым выбором, когда у них имеется очень мало других доступных вариантов[1012]. Такое отчуждение, помимо отсутствия связи с символами и богатством нации, служит еще одной причиной, по которой этнические меньшинства демонстрируют меньшую привязанность к своему обществу[1013].

Складывается такое впечатление, что современные этнические меньшинства играют роль, которая мало отличается от той, что выполняли племена коренных народов во времена китайских династий, как, например, живущие в горах мяо: они служат в качестве основы для сравнения для людей из доминантной группы, которые остаются «чистыми» представителями общества. Отсюда и неловкость, которую испытывают американцы азиатского происхождения, когда их спрашивают, откуда они, потому что, в отличие от людей с европейскими корнями, от них не ожидают услышать, что они родом, например, из Пеории (обычная реакция на такой ответ: «Нет, откуда ты на самом деле?»)[1014]. Большинство удерживает наиболее оклеветанные этнические меньшинства на самой большой социальной дистанции, как в случае с афроамериканцами. Например, дети, родившиеся в смешанных браках азиатов и белых, несмотря на то что их по-прежнему клеймят позором, считают, что им проще приспособиться, чем детям «с черной кровью»[1015].

Связь между обществом и его доминантным народом очень сильна. Попросите человека представить гражданина его или ее страны. Если этот человек из США, образ, который почти всегда сразу же возникает у него в голове (к какому бы полу или расе он ни принадлежал), – белый мужчина[1016]. Британский политический мыслитель Томас Хемфри Маршалл писал о гражданстве как о «претензии на полноценную принадлежность к этому обществу»[1017][1018]. Учитывая все, что нам известно о преимуществах, имеющихся у большинства, и о психологических реакциях человека на этносы и расы, ключевое слово здесь – «полноценная».

Статус

В том, что касается статуса, взаимоотношения между этносами и расами более сложны, чем простое признание доминирования большинства; оказывается, положение групп этнических меньшинств в Великой цепи бытия изменчиво, если проследить его в течение десятилетий и веков[1019]. Изменения статуса редко встречаются в социальных сетях взаимодействия и некоторых группах, существующих в сообществах других видов животных. Иногда матрилиния в стаде павианов побеждает в схватке с матрилинией более высокого статуса, и тогда самки из победившей группы получают доступ к лучшему месту для сна и большему количеству пищи[1020]. У людей ранг этнических и расовых групп редко меняется в результате прямой агрессии подобного рода. Вместо этого положение становится то более высоким, то более низким на основе меняющегося восприятия этих групп в обществе[1021]. И не все люди, принадлежащие к одному этносу, занимают одинаковое положение. Семья, которая продвинулась (частично за счет того, что приобрела больше характерных черт принявшей ее страны), может не общаться с беднейшими или совсем недавно прибывшими людьми, принадлежащими к их этносу[1022].

Одна из причин медленного темпа изменений заключается в том, как люди принимают существующее социальное положение, и не только те, что находятся у власти. Люди часто считают положение своего этноса или расы естественным, неизменяемым и гарантированным, во многом подобно тому, каким образом они воспринимают свой социальный статус индивидуума – как тот, которого они заслуживают. По умолчанию предполагается, что мир, по существу, справедлив, поэтому проблемы людей, включая те, что испытывают представители их группы, оправданны[1023]. Как сформулировала команда ведущих психологов, «вместо негодования по отношению к привилегированным и сочувствия к неудачникам, в среднем люди одобряют очевидную меритократию и предполагают, что высокий статус (для групп) неизменно означает компетентность»[1024]. В результате, согласно данным другой группы авторов, «парадоксально, но люди, которые больше всего страдают от существующего положения дел, с наименьшей вероятностью ставят его под сомнение, оспаривают, отвергают или меняют»[1025].

Силу таких убеждений нельзя отрицать. В наши дни это так для представителей низшей касты в Индии, неприкасаемых, и, несомненно, так было для каждого раба в истории, покорившегося своей судьбе[1026]. Такое молчаливое согласие с социальным положением, должно быть, имело большое значение для успеха обществ во времена первых вождеств и государств. Вероятно, та осторожность, антипатия и отвращение, которые охотники-собиратели выражали по отношению к чужакам, были перенаправлены на классы людей внутри общества и оказывали такое глубокое влияние, что даже угнетенные поддерживали плохое мнение о самих себе. В результате, как показал наш обзор психологии, этносы сосуществуют, несмотря на социальную стигматизацию.

Фактически различия, связанные с обладанием властью и похожие на те, что есть между этносами, всегда существовали между обществами: например, как в случае столкновений Соединенных Штатов с такими быстрорастущими экономиками, как Индия и Китай, которые борются за статус на мировой арене. Что касается ситуации, когда этнос или общество мирится с низким статусом, показательным примером служат пигмеи. Эти африканцы занимали (и многие по-прежнему занимают) положение где-то между независимым обществом охотников-собирателей и этническим меньшинством в земледельческом сообществе. В тот период года, когда пигмеи приходят в деревни, чтобы служить в качестве сельскохозяйственных рабочих, они выполняют тяжелую работу, от которой уклоняются фермеры, а поскольку такая система существует издавна, пигмеи – первые рабочие-мигранты. Взаимоотношения пигмеев с фермерами подтверждают, что взаимодействие между этносами внутри общества сохраняет некоторый отголосок союзов между обществами. Даже несмотря на то, что пигмеи относятся друг к другу как к равным, как по обыкновению делают локальные группы охотников-собирателей, а фермеры высоко ценят пигмеев как музыкантов и шаманов, их социальный статус абсолютно ясен. Фермеры иногда говорят, что пигмеи «принадлежат» им, а пигмеи знают свое место и учитывают его. «В лесу ака [пигмеи] поют, танцуют, играют и очень активны и разговорчивы. В деревне их поведение кардинально меняется: они ходят