Николь пошатнулась и схватила Мерша за руку. Она подняла глаза – в его взгляде тоже застыл страх. Она ждала проявления заботы, дружелюбия, но сыщик только спросил:

– Где Эрве?

Он выскользнул через заднюю дверь и попал в новый коридор. На стенах висели старинные картины, изображающие позы «Камасутры», подобные тем, в которых он видел этих чокнутых в бассейне – чокнутых, что погрязли в крови и разврате.

Но сейчас у него не было времени разглядывать картинки. Он снял плащ и сапоги, которые производили адский шум, и остался босиком. В своей по-прежнему потной руке он держал кольт Мерша. Инстинктивно он догадался, что среди окровавленных участников групповухи Русселя нет. Тот наверняка был сейчас в особом святилище – молился, танцевал или резал горло очередной девушке.

Синяя Борода под индусским соусом – вот кем был его отец. Коридор раздваивался. Эрве внезапно охватил ужас. Он выставил в темноту свой сорок пятый калибр и просто следовал за ним, держась на привязи у пистолета, которым не умел пользоваться. Единственные образы, которые все еще удерживала его память, – это восторженные лица Сюзанны и Сесиль в Сорбонне. Не будет ни ареста, ни суда – Эрве сам станет дланью Господней, судьей и прокурором, палачом и гильотиной.

Он снова повернул – черт возьми, да куда же ведет этот коридор?! Двери. За каждой находилась темная комната, пропитанная затхлостью. Время от времени, по небесному соизволению, какую-нибудь из них освещала молния, и тогда из темноты выступали гигантские тени, сваленная в кучу мебель, штабеля стульев, картины…

Наконец он оказался перед массивной дверью резного дерева, обитой латунью. От нее исходила особая магнетическая сила. Он понял, что попал в святая святых.

Левой рукой – правая намертво вцепилась в рукоятку пистолета – он надавил на дверную ручку, меньше всего надеясь, что она подастся. Она подалась.

Эрве била крупная дрожь, и ему казалось, что его тело отрывается от земли. Левой рукой ему удалось бесшумно, как однажды в деревне показывал брат, передернуть затвор. «Тренировочное занятие», – говорил братишка. Эрве тогда ни разу не попал в цель. Сейчас он вытянул вперед руку с пистолетом и ногой осторожно толкнул створку…

Он не сразу понял, что видит.

Комната была погружена в золотой полумрак – в четырех углах горели десятки свечей, напоминая церковные ниши, где верующие, прося о чем-то Бога, зажигают свечные фитили. Но на этом сходство с христианским храмом заканчивалось: в центре висела подвешенная за ноги к потолку молодая нагая индианка. С завязанным ртом, видимо, потерявшая сознание… жертва, готовая к закланию? Рядом с ней, спиной к двери, стоял голый мужчина и что-то перебирал на столе, заваленном металлическими предметами, которые отбрасывали в полумрак красноватые блики. Эрве не мог хорошо их разглядеть, но ему показалось, что это хирургические инструменты.

Он шагнул вперед, не отводя глаз от мужчины. Высокий, худой, он был весь в крови. Мышцы бугрились у него под кожей шнурами, узлами, лианами…

Эрве сделал еще несколько шагов. Теперь его выставленная вперед рука дрожала крупной дрожью, ствол кольта плясал, как ветка в руке лозоходца. Нужно было стрелять. Сейчас же. Немедленно. Ни в коем случае не дать ему обернуться и что-то сотворить.

В следующую секунду в мякоть ладони – той, в которой был зажат кольт, – вонзился крючок. Эрве взвыл, но удар грома заглушил его крик. Баба Шумитро Сен приближался к нему с раскинутыми руками – словно готовясь обнять. Сознание Эрве отказывалось принимать увиденное. У мужчины был огромный рот, кольцеобразно усеянный острыми зубами, которые торчали не только из десен, но и из нёба. В мерцающем пламени свечей блестели расположенные по спирали бесчисленные клыки.

Эрве попятился – из его руки текла кровь, но пистолет он не выпустил. Он нажал на спусковой крючок. Безрезультатно. Еще раз. Ничего. Еще, еще и еще. Только глухие щелчки. Ни выстрела, ни огня.

Шумитро Сен был уже совсем близко – как и его пасть, кошмарная круглая пасть, ощетинившаяся зубами, готовая разорвать Эрве лицо. Он не мог в это поверить, пока не понял, что человек вставил себе в рот, как безобразный протез, нечто вроде цилиндрического фильтра с шипами.

Эрве пошатнулся и упал на спину. Шумитро Сен ринулся к нему, чтобы выесть лицо, сожрать глаза или высосать костный мозг. Эрве зажмурился: он больше не думал, он просто не хотел этого видеть.

Раздался раскат грома, а за ним – звериный вой. Эрве открыл глаза и ничего не понял. Баба стоял перед ним на коленях, держась руками за булькающий кровью живот с вываливающимися оттуда внутренностями. Из него торчал знакомый Эрве клинок «Ка-Бар»… Еще одна вспышка молнии – и юноша увидел Жан-Луи в плаще и резиновых сапогах.

Враг был сражен рукой брата.

От этой мысли Эрве буквально окаменел.

– Вы, наверное, слышали о кастовом устройстве общества? Мои люди – а они все сикхи – его не признают. Учение сикхов основано на принципе всеобщего равенства. Что касается меня, то я, как член Джайны, тоже его не признаю. В то же время я урожденный брамин… Все это немного сложно… Короче говоря, я никак не мог самолично арестовать Бабу Шумитро Сена.

Измученный Эрве смотрел на Рави Мукерджи, федерального агента с внешностью нотариуса. Последние ночные часы после схватки в Сараяма-Махале были похожи на предыдущие – нереальные, невозможные. Он прожил их как кошмар наяву.

После казни Бабы Шумитро Сена сотрудник Центрального бюро расследований Рави Мукерджи, с которым они встречались в Калькутте, быстро объявился на месте происшествия. Очевидно, он не выпускал троицу французов из виду и отправился за ними сюда, в Бенарес, спокойно ожидая момента, когда Мерш со своей командой остановит тантрического убийцу «любым возможным способом».

Рискованный план, но Мукерджи, похоже, не слишком тревожился о тех, кто может погибнуть в этой истории, – все-таки речь шла об иностранцах, не принадлежащих ни к какой касте и не являющихся джайнами. Другими словами, убийца и его преследователи стоили друг друга. Нули в квадрате. Главным было избавиться от преступника, который терроризировал добрую половину верующих в Варанаси.

Мукерджи и его люди арестовали адептов Шумитро Сена и подвели итоги: в эту ночь умер один человек, но его смерть не имела особого значения, потому что он числился мертвым уже четыре года.

Затем их доставили в офис ЦБР в Варанаси. Неподалеку от Центрального вокзала. Это было бледно-розовое здание, словно нарисованное мелом.

– Итак, вы заставили нас сделать всю грязную работу, – прокомментировал Мерш, не потеряв к шести утра боевого настроя.

После того как врач обработал рану на руке Эрве (она оказалась неглубокой, крючок вонзился в мякоть ладони между указательным и большим пальцем), они приняли душ, переоделись и вернулись в кабинет Мукерджи