звонили Симоне, она уверяла, что это мой отец…

– Забудь ты эти истории с фамилиями. Какая разница? Мы сделали все, чтобы тебя спрятать, избавить от чужого любопытства.

Жан-Луи устало откинулся на спинку стула – у него больше не было сил продолжать допрос.

– Несколько лет прошло без происшествий, – продолжала Одетта, – но мы все время были настороже. Пришла война. Мы восприняли ее с облегчением. Она должна была окончательно замести наши следы. Мы уехали на ферму в деревню Салан, недалеко от Амьена.

В памяти Эрве чередой проходили архивные фотографии. «Странная война». Оккупация. Высадка союзников. Освобождение. Он видел колонны американских солдат, радостные лица французов…

– После войны мы отправили тебя в интернат. Я вернулась к своим шляпкам, а Симона решила посвятить себя бедным и больным. Все предыдущие годы она находилась в депрессии, а когда ей стало лучше, захотела помогать другим.

Эрве сделал несложный подсчет:

– Тогда и появился Пьер Руссель?

– Да. Мы вернулись в Париж, в Двадцатый округ, недалеко от площади Гамбетты. Симона мечтала стать миссионеркой. Может быть, в Африке, но ее также интересовала Индия. Она начала заниматься на курсах восточных языков, а потом стала членом некоей индуистской секты.

Эрве недоверчиво спросил:

– Так ее встреча с Пьером Русселем была случайностью?

Одетта саркастически засмеялась. Ее ответ прозвучал как удар хлыста:

– К этим двоим слово «случайность» неприменимо. Наоборот, я думаю, что все было подстроено заранее.

– Ты хочешь сказать, что знакомство Симоны и Пьера устроил Антуан?

– Он никогда не выпускал нас из виду. Интерес Симоны к индуизму оказался братьям на руку. Пьеру оставалось только оказаться у нее на пути.

– Но чего они хотели?

– Оплодотворить одну и ту же женщину.

– А почему именно ее?

Одетта сделала еще глоток портвейна. В ее зрачках напиток отражался коричневыми бликами.

– Симона была своего рода святой. Воплощением веры и чистоты.

– Ну и что?

– Они дьяволы. Их целью было нарушить божественные законы, растоптать нравственность и добро. Глумясь над ними, произвести потомство.

Жан-Луи, не в силах молчать, вмешался. Казалось, слова жгут ему язык.

– А вы с матерью тогда знали, что Пьер – брат Антуана?

– Невозможно не догадаться. Они были похожи, как близнецы.

– И Симону не испугал этот двойник? – поинтересовался Эрве. – Она не боялась, что Антуан вернется? И что Пьер – такой же извращенец, как его брат?

– Конечно боялась, но Пьер утверждал, что не общается с Антуаном. Он даже смог убедить Симону, будто Бог послал его исправить ошибки старшего брата.

– Что за чушь!

– Не такая уж чушь. Пьер был полной противоположностью брата. Для иезуита вожделение – это слабость. Для Пьера же – сила. Все остальное – следствие этого: Антуан был измучен, подавлен и жесток, а Пьер нежен, обаятелен и жизнерадостен.

– Но он тоже оказался жестоким.

– Очень жестоким, да. Но поначалу он был неотразим, и Симона ему уступила… по собственной воле.

Оставалась еще одна несуразность.

– Пьер был стопроцентным гомосексуалом. Как объяснить его влечение к Симоне?

Новый глоток портвейна. Как ни странно, алкоголь, похоже, помогал Одетте сохранять ясность ума. И ясности только прибавлялось, по мере того как пустела бутылка.

– Главным для братьев было делить одну и ту же женщину. Так что Пьер… сделал над собой усилие.

Эрве вдруг осенило.

– А может быть, в этом замешана Ронда?

– Разумеется. Уверена, что рождение вас обоих было задумано Матерью.

– Матерью? А она здесь при чем?

– Она хотела, чтобы ее сыновья делили одно и то же целомудренное создание, чтобы их испорченная кровь смешалась с кровью непорочного существа. Этакий жуткий синкретизм. Слияние Бога с дьяволом…

– Но она же отреклась от Жоржа!

– Это официальная версия. На самом деле Мать передала свои знания обоим сыновьям и наставила их на путь Зла. Это она воспитала их такими. И мучила лишь для того, чтобы внушить им извращенные понятия, дьявольские устремления…

Так что изгоя не было. А были двое убийц, двое сыновей, воспитанных Матерью, проповедовавшей культ порока. Была ли Ронда сатанинской сектой? Нет. Мерш, Эрве и Николь видели ее адептов. Можно обвинять их во многом, но только не в этом.

Симона, юная и невинная, отдалась сначала священнику, а потом гомосексуалу. Два невозможных союза, отягощенные насилием и жестокостью, – и все это под торжествующим взглядом Матери с черной душой.

– Значит, сначала Симону изнасиловал Антуан, а потом она уступила ухаживаниям Пьера, – подытожил Эрве. – И оба раза она забеременела. Как-то странно, тебе не кажется?

– Нет. Все это было частью хорошо подготовленного плана. Я уверена, что братья даже знали дни овуляции у Симоны.

– Откуда?

– Понятия не имею. Эти создания были настоящими… дьяволами.

Жан-Луи прервал ее:

– Когда мы звонили Симоне, она ничего не говорила об Антуане.

– На вас свалилось столько напастей – не стоило обременять вас еще и этим.

Жан-Луи встал и расправил плечи, как человек, который собирается подраться.

– Она наговорила нам столько всякой ерунды! Утверждала, что Пьер угрожал Эрве, что ты просила помощи у Матери, что отметка у него на руке спасла его, что…

– Все это правда. Когда родился Эрве, Пьер появился снова, чтобы убить его. Мы так и не поняли почему. Симона сделала надрезы на коже у ребенка, чтобы Пьер поверил в реинкарнацию Матери, и эта хитрость сработала. Она поехала к Жанне де Тексье с Эрве, показала ей знак, и тогда та решила нам помочь. Защитить избранное дитя.

– Значит, Пьер вынашивал план убийства Эрве? Но почему?

– Говорю же, не знаю.

– А меня почему пощадили? Разве Антуан не хотел убить и меня тоже?

– Не знаю! Что-то в этой истории от нас ускользает.

Жан-Луи в изнеможении откинулся на спинку стула.

Эрве тут же воспользовался паузой:

– После истории с Антуаном вы не думали о том, чтобы сменить фамилию?

– Нет.

– Откуда взялась фамилия Мерш?

– Официально у твоего брата не было отца. И мы его придумали.

– Однако позднее вы поменяли фамилию.

– Да, с помощью Матери.

– Почему она согласилась вам помочь, если сама все задумала?

– Не знаю. Еще раз повторяю: есть несколько обстоятельств, которые так и остались… необъяснимыми.

Одетта Валан (Бувар) замолчала. Казалось, она обессилела; ее гости – тоже. Если даже у них оставались еще вопросы, ей все равно больше нечего было им рассказать.

Однако вскоре Жан-Луи заговорил снова. На сей раз его голос звучал совсем иначе: равнодушно, с металлом, без малейших признаков волнения.

– Итак, индийскую проблему мы уладили. И ты рассчитываешь на нас, чтобы уладить итальянскую?

– «Итальянская проблема», как ты говоришь, сама не заставит себя ждать.

– То есть?

– На защиту Эрве встала Ронда, а тебе придется защищаться самому.

– То есть?

– Если Пьер знал, где найти Эрве, то Антуан знает, где найти тебя. Под угрозой теперь ты, а не твой брат, вот и вся разница. Атакуйте. Опередите его. По крайней мере, у вас есть преимущество внезапности.

Братья обменялись взглядами, повернулись к Николь – и прочитали в ее светло-зеленых глазах единственно возможный ответ.

145

– Я возьму вам кофе, – объявил Мерш, когда они вышли из квартала с ярко-красными домами. – Надо нейтрализовать этот