– Что же вас толкнуло на переход границы? Почему вы решили бросить Родину?

– Когда я понял, что в стране нет демократии – это был конец моим иллюзиям. Зачем мне Родина, где все мне приказывают.

– Как это понять? Объясните, что вы подразумеваете под демократией? – Лазарев заинтересованно заглянул в глаза Борису.

– Ну там, свободы… – неопределенно начал Райский.

– Свободы чего, яснее и конкретнее. Например, свобода получения бесплатного образования, вплоть до высшего?

– Нет, вы меня на этом не купите. Вы специально говорите о том, с чем в Советском Союзе будто бы благополучно. Хотя образование у нас – дрейк!

– А с чем же у нас неблагополучно? С медицинским обслуживанием? Врачи требовали от вас денег? Больших денег, когда вам удаляли аппендицит? Или, может быть, с ваших родителей?

– Что вы опять поворачиваете? Да, уж если на то пошло, в больнице меня плохо кормили! Все воруют продукты, а больным достается что попало. А медицина – тоже порядочный дрейк!

Лазарев засмеялся.

– Я с вами в некотором роде солидарен по вопросу кормления в больнице. У меня тоже вырезали аппендицит и давали два яйца в день. Для такого, как я, весом в девяносто пять килограммов и ростом метр восемьдесят пять, два яйца – что слону пряник. Есть хотел как волк. Но я думаю, что меня так кормили не потому, что главврач украл мои продукты. А ваша мать вам ничего повкуснее не приносила в больницу? Наверное, икру черную и красную, осетрину, курицу? – слегка улыбнулся Лазарев.

Райский ухмыльнулся, наглость сползла с его лица.

– Итак, мы установили, что демократия нарушалась в больнице: вы имели право на хорошее питание, а вам чего-то недодавали. А как с правом на труд? Вы последнее время где-нибудь работали?

– Нет, не работал, я готовился к переходу границы, мне было не до работы. Да и с работой туго.

– А если бы захотели, нашли бы работу?

– Вы опять поворачиваете в свою сторону. Нашел бы на сто рэ!

– Я думал, у нас с вами одна сторона, ведь страна одна.

– Вы ошибаетесь, я не являюсь гражданином СССР!

– Как так? – искренне удивился Лазарев. – Алексей Иванович, мы что же, иностранца задержали, подданного чужой страны?

– Это у гражданина Райского новая легенда, – ответил молчавший Барков. – Он заявил, что отказался от советского гражданства, а поэтому его не имеют права задерживать.

– Ну и фокусник! – не удержался от улыбки Лазарев. – Пока в камере сидел – надумал. Значит теперь так: раз вы заявили, что отказываетесь от советского гражданства, то мы и судить вас не имеем права?

– Определенно! Это будет нарушением международного права.

– Нет, гражданин Райский! Вы впали в крайнее заблуждение. Где бы вы ни были, хоть трижды за границей, пока наша страна не лишит вас своего гражданства, вы отвечаете по законам нашей страны. Все это вам еще успеют разъяснить и прокурор, и адвокат, и судья. Да и Алексей Иванович в курсе. А сейчас я бы хотел продолжить нашу содержательную беседу об отсутствии свободы в СССР.

– Неинтересно! Вы все поворачиваете по-своему.

– Тогда начинайте сами. Рассказывайте, где вас ущемили в правах? Я просто не вижу такой области.

– Вам легко говорить. Для вас все двери открывают. Как покажете удостоверение КГБ и в ресторане швейцар дверь откроет, хоть там будет битком, и в кино на любой боевик билет найдут, и на самолет сядете без билета. А простому человеку? Мне, например, в очередях торчать и не всегда достанется. Вы себе дубленку через черный ход возьмете, а с меня пару сот сдерут. Вот оно и равенство, вот она и демократия! Нечего сказать? То-то! Законники!

– Отчего же, Борис Маркович! Насколько и понял, у вас лавочная демократия. Если не достал сегодня сервилата, то причина в ущемлении прав, не купил шведские туфли – опять советская власть плохая. А если не достанешь билет на «Бони-М» или «Дип перпл», тут как с демократией?

– Все вы ухитряетесь перевернуть!

– Вы же сами говорили про билет на боевик или на самолет. Это ведь мещанская демократия, которую вам хотелось приспособить к сугубо личным целям. Так сказать, «коммунизм ложки», «коммунизм жратвы».

– Грубо, неэстетично для представителя власти, – презрительно возразил Борис.

– Да, это не я, это Энгельс так определял. Демократия, Борис Маркович, – вопрос принципиальный. А все, что вы говорили о свободе, о правах, простите, но это дешевка. Если бы вы сказали, что вас арестовали незаконно, не приняли на работу, потому что вы рыжий, отказали в приеме в институт по той же причине, выгнали из вашей трехкомнатной квартиры, наконец, что вы хотели молиться в церкви, а вас туда не пускают, я бы мог понять ваше заявление. – Лазарев достал пачку сигарет «Столичные» и протянул Райскому. – Закуривайте, разговор у нас долгий, спешить некуда.

Райский взял сигарету, повертел в пальцах и положил на край стола.

– Я не люблю такие сигареты.

– Других у меня нет. Это из лучшего нашего табака.

– Борис Маркович привык к заграничным, – вставил Барков. – Из лучшего турецкого табака.

– Это какие же? «Кэмэл»? Так это солдатские сигареты.

– «Вайсрой»! – ответил Райский.

– Вот КГБ не может достать «Вайсрой», а Райский может. Наверно с демократией не все в порядке у нас, – усмехнулся Лазарев. – Где же вы их достаете? Если, конечно, не секрет.

– Да так, у одного знакомого.

– Борис Маркович не скажет, у кого покупал, они же с травкой, – заметил Барков. – Какой-нибудь фарцовщик или через иностранцев.

– Я с фарцовщиками не знаюсь, – с презрением ответил Райский. – И вообще, я сигареты не покупал, мне их подарили. И что вам дались эти сигареты! Отпустите – и я вам два блока достану, хоть с травкой, хоть без.

– Выходит, гражданин Райский, кое-что вы тоже можете? Конечно, сигареты сами по себе чепуха, но есть одна деталь, – Лазарев открыл папку, полистал и, найдя нужный лист, продолжил:

– Сигареты «Вайсрой» в нашу страну не ввозились. Кто-нибудь для личного пользования привозил в СССР, или для наркоманов.

– Не вижу связи. А я тут при чем? Ну, курил их…

– Я тоже пока не вижу… Какие-то проклятые сигареты: накурился – и за границу. А один парень их курил, так его убили. Значит, как я понял, вы бежать собрались по политическим мотивам? А отчего же тайком? Могли бы официально подать заявление… А так ведь неприятности!

– Знаете, что я вам скажу, – нахмурил Райский брови. – Вам лучше меня выпустить из страны. На Западе такой поднимется хипиш – тошно будет вашей конторе! Так что лучше по-хорошему…

– Вы что же, так популярны на Западе?

– Борис Маркович письмо