чтобы кто-то высказывал предположения о том, что случилось с пациентами после урагана. При этом некоторые из собравшихся в очень жестких выражениях говорили об отсутствовавшем докторе Брайанте Кинге – настолько жестких, что Бальц квалифицировал их высказывания как «словесное линчевание», в основе которого лежали расовые предрассудки. Кинга за его выступление на Си-эн-эн называли человеком, недостойным доверия, не умеющим играть в команде, смутьяном и скандалистом. Кинг, кстати, уехал из штата после того, как его интервью вызвало волну возмущения среди коллег.

Бальц покинул празднество, не попрощавшись и не поблагодарив его устроителей. Через месяц «Тенет» объявила о намерении продать Мемориальный медицинский центр и другие свои больницы в регионе.

* * *

Последний весенний месяц был на исходе, но Райдер и Шаферу мало что удалось добавить к уликам, свидетельствовавшим о виновности Анны Поу в смерти пациентов «Лайфкэр» на седьмом этаже Мемориала, а также о причастности к ней медсестер Шери Ландри и Лори Будо, которые, как они считали, помогали Поу. Следователи несколько раз спрашивали, когда можно будет произвести аресты. «Не сейчас», – отвечали им без каких-либо объяснений.

В июне Шафер получил письмо от адвоката, представлявшего интересы семьи пациента «Лайфкэр» Джона Рассела. Это его Джина Избелл пыталась спасти, вручную проводя вентиляцию легких, пока волонтеры спускали его вниз после того, как в больнице отключилось электричество. Когда он умер, Джина какое-то время постояла у его тела, а затем отвезла его в часовню. Джон Рассел был первым, кого доставили туда после смерти и над кем прочел молитву отец Марси. Адвокат написал Шаферу, потому что прошел уже почти год, а женщина, с которой Рассел состоял в браке сорок два года, и ее дочь ничего не знали об обстоятельствах его смерти. Они получили из офиса коронера свидетельство о смерти, но в нем не было указано, когда именно он умер и по какой причине. «Незадолго до урагана он выглядел довольно бодрым и пребывал в здравом уме, – писал юрист. – Именно тогда, перед ураганом, его родственники виделись с ним в последний раз. Я пытался связаться с офисом коронера в Новом Орлеане, но на мои звонки никто не ответил». В свидетельстве о смерти говорилось, что «расследование не закончено». Именно поэтому в документе не была указана причина смерти. Родственники Джона Рассела забеспокоились и стали думать, что, возможно, генеральный прокурор штата прав, подозревая, что пациентам Мемориала сделали смертельные инъекции.

Стремление людей найти останки близких, погибших в результате катастрофы или стихийного бедствия, было настолько естественным и понятным, что возникло даже особое направление идентификации останков по ДНК. Новые методы использовали данные антропологии, криминалистики, молекулярной биологии, генетики и информатики. Именно они применялись при идентификации костных останков, извлеченных из массовых захоронений в Боснии и Герцеговине, при установлении личностей погибших в результате цунами на пляжах Пхукета в Таиланде, а также – на протяжении многих лет – при идентификации фрагментов останков, обнаруженных в Нью-Йорке на том месте, где до 11 сентября 2001 года стояли башни-близнецы Всемирного торгового центра. Для установления личности Джона Рассела был использован образец ДНК, взятый из его левой берцовой кости. Также были учтены особые приметы – в частности, татуировка на левой руке в виде черепа и скрещенных костей и надписи: «Я был таким, как вы. Вы станете такими, как я».

На поиски тела Рассела у его вдовы ушло три недели, но увидеть его она так и не смогла – слишком далеко зашел процесс разложения. Останки были использованы для установления личности умершего, а затем, через два месяца после урагана, переданы погребальной конторе для похорон. Вдове Рассела, естественно, хотелось больше знать о смерти мужа. Шаферу не было об этом известно, но после урагана на фоне посттравматического стресса женщина перенесла тяжелое нервное расстройство: она все время представляла себе, как ее супруг страдал от жары. Она не знала, что он умер еще до того, как в больнице началось самое страшное – то, о чем впоследствии рассказывали СМИ. Получив письмо, Шафер на следующий же день позвонил адвокату семьи Рассела, а также отдал необходимые распоряжения, чтобы тому отправили копию его истории болезни.

Также в июне Шафер и Райдер встретились с главной медсестрой отделения акушерства и гинекологии Мемориала Марироуз Бернар. Она рассказала об успешном вывозе новорожденных в первый день наводнения, а также сообщила, что организовала двухчасовые смены медсестер для ухода за взрослыми пациентами, находившимися на втором этаже. Она видела, что пациенты мучаются от жары, и лично ввела несколько доз ативана, седативного препарата, одному больному, который явно чувствовал себя плохо и все время кричал: «Мама! Мама!» Марироуз Бернар заявила, что не слышала, чтобы кто-нибудь говорил об эвтаназии, и Райдер и Шафер не стали на нее давить. Бернар также сообщила, что в четверг днем, когда она покидала Мемориал, примерно пятнадцать пациентов, «очень, очень тяжелых, в ужасном состоянии», оставались на втором этаже на попечении врачей Анны Поу и Джона Тиля, а также нескольких медсестер. Она сказала, что покинула больницу на лодке и что ей разрешили взять с собой кота. Марироуз Бернар надеялась найти членов своей семьи, которые пытались уехать за день до этого, но застряли в конференц-центре Нового Орлеана. Но вместо того, чтобы заниматься поисками родных, Марироуз провела ночь на развязке федерального шоссе № 10 чуть ли не в обнимку с другими сотрудниками больницы, сбившимися в тесную группу. «Потому что нашим жизням угрожала опасность», – пояснила Бернар.

У Шафера мелькнуло смутное воспоминание. «У вас, кажется, брал интервью кто-то из журналистов…» – начал он.

Бернар сказала, что дала интервью корреспонденту телеканала «Фокс ньюс». «Она спросила меня: «Почему вы остались в больнице, хотя давно уже могли бы спать в своей кровати? Почему?» И я ответила: «Потому что я – медсестра».

«Значит, вы та, кого я тогда видел по телевизору», – кивнул Шафер.

«Я сказала, что я медсестра, а медсестры именно так и должны поступать».

Бернар оказалась именно той медсестрой, которую Шафер постоянно цитировал после того, как провел некоторое время в Атланте со своей семьей. Он находился там после смерти дочери и увидел интервью Марироуз Бернар по телевизору. Ее слова всколыхнули в душе Шафера воспоминания о матери, преданной своему делу медсестре в белой косынке, которая работала в больницах в 40-е годы. «Да, вы та самая. Теперь я вспомнил. Совершенно точно».

«Мы делали все, что могли», – сказала Бернар. Шафер обошел стол и попросил у адвоката Бернар разрешения обнять ее. Тот сказал, что решать клиенту. Марироуз встала, и они с Шафером крепко