Он всегда смело встречал быка на этих деревенских капеа —так же смело, как любой другой мужчина из их деревни или из соседней, и ни зачто в жизни не пропустил бы этого удовольствия, хотя на капеа в другие деревнине ходил. Он умел спокойно выжидать, когда бык бросится, и только в последнююсекунду делал прыжок в сторону. Он размахивал мешком у быка под самой мордой,чтобы отвлечь его внимание, когда бык валил кого-нибудь на землю, и не разхватал его за рога и держал его, не давая боднуть упавшего, и оттаскивал за рогв сторону, бил, пинал ногами в морду до тех пор, пока бык не оставлялвалявшегося на земле человека и не кидался на другого.

Он хватал быка за хвост и оттаскивал его от упавшего, тянулего изо всех сил, крутил ему хвост. Как-то раз он намотал хвост себе на правуюруку, а левой схватился за рог, и когда бык вскинул голову и кинулся на него,он побежал, пятясь, кружа вместе с быком, держа его одной рукой за хвост,другой за рог, и под конец все толпой кинулись на быка и прирезали его ножами.В этой пыли, жарище, в смешанном запахе вина, бычьего и людского пота, средиоглушительных криков толпы он всегда был одним из первых, кто кидался на быка,и ему хорошо запомнилось то ощущение, когда бык катался, бился под ним, а онлежал поперек холки, зажав под мышкой один рог у самого основания, другойсжимая пальцами; бык швырял его из стороны в сторону, и он извивался всемтелом, чувствуя, что левая рука вот-вот вырвется из плечевого сустава, и, лежана горячем, пыльном щетинистом, дергающемся бугре мышц, вцепившись зубами вбычье ухо, он снова и снова всаживает нож во вздувшийся, дергающийся загривок,и на кулак его бьет горячая струя крови, а он всей своей тяжестью наваливаетсяна крутую холку и садит, садит ножом в шею.

Когда он первый раз вцепился зубами в ухо, чувствуя, что отмертвой хватки немеют челюсти и шея, его подняли на смех. Но, хоть и смеялись,все же чувствовали к нему уважение. И с тех пор он повторял это каждый раз. Егопрозвали Бульдогом Виллаконехоса и говорили в шутку, что он ест быков живьем.Но односельчане всегда ждали этого дня, чтобы посмотреть, как он вцепится быкув ухо, и он знал наперед, что каждый раз будет так: сначала бык выйдет изклетки, потом кинется на кого-нибудь, а потом, когда все закричат, что пораубивать, он пробьется сквозь толпу и одним прыжком бросится на быка. Потом,когда все будет кончено и прирезанный бык затихнет под навалившимися на неголюдьми, он встанет и пойдет прочь, стыдясь того, что кусал быка за ухо, и вместес тем гордясь собой, как только может гордиться мужчина. И он пойдет,пробираясь между телегами, мыть руки у каменного фонтана, и мужчины будутхлопать его по спине, и протягивать ему бурдюки, и кричать: «Нашему Бульдогуура! Дай бог здоровья твоей матери!» Или они будут говорить: «Вот удалойпарень. Ведь он из года в год это повторяет».

Андрес и стыдился, и чувствовал какую-то пустоту внутри, ибыл горд и счастлив; и он старался поскорее отделаться от всех и вымыть руки, иправую мыл до самого плеча, и отмывал нож, а потом брал чей-нибудь бурдюк ипрополаскивал рот, чтобы уничтожить привкус бычьего уха во рту до следующегогода.

И он выплевывал вино на каменные плиты, прежде чем поднятьбурдюк повыше и направить струю вина прямо в самое горло.

Все это так. Его звали Бульдогом Виллаконехоса, и он ни зачто в жизни не пропустил бы травлю быков у себя в деревне. И все-таки онпомнил, что нет чувства приятнее того, которое появляется при звуках дождя,когда знаешь, что тебе не придется делать это.

Но я должен поспеть назад, сказал он самому себе. Тут нечегораздумывать, я должен поспеть назад и принять участие в этой операции счасовыми и с мостом. Там мой кровный брат Эладио, там Ансельмо, Примитиво,Фернандо, Агустин, Рафаэль, хотя последний, конечно, немногого стоит, двеженщины, Пабло и Ingles. Впрочем, Ingles в счет не идет, он иностранец идействует по приказу. Они все будут в этом деле. И нельзя, чтобы я был избавленот этого испытания из-за пакета. Я должен скорее доставить этот пакет и поспешитьназад, чтобы поспеть к самой атаке на посты. Было бы просто позорно неучаствовать в деле из-за этого пакета. Все ясно, раздумывать нечего. А крометого, спохватился он, как спохватывается человек, сообразив, что предстоящееему не только дело чести, о чем подумалось в первую очередь, но и удовольствие,— кроме того, мне будет приятно отправить на тот свет несколько фашистов. Мыуже давно их не убивали. Завтра мы займемся настоящим делом. Завтра мы не будемсидеть сложа руки. Завтрашний день мы проведем не зря. Пусть он поскореенаступит, завтрашний день, и пусть я буду там, вместе со всеми.

Как раз в эту минуту, когда он, продираясь сквозь высокиезаросли дрока, поднимался по крутому склону к месту расположенияреспубликанских частей, из-под ног у него, захлопав в темноте крыльями,вылетела куропатка, и он затаил дыхание от страха. Это от неожиданности,подумал он. Как это они ухитряются так быстро бить крыльями? Она, наверно,сидела на яйцах. А я чуть не наступил на гнездо. Не будь войны, привязать быплаток к кусту, а днем на обратном пути разыскать гнездо, взять яйца, подложитьих дома под наседку, и у нас были бы маленькие куропатки на птичьем дворе, и ябы следил за ними, а когда подрастут, держал бы их для приманки. Выкалывать имглаза я бы не стал, потому что они и так были бы ручные. А может, на это нельзяполагаться? Пожалуй, нельзя. Тогда глаза придется выколоть.

Но когда сам вырастил их, это неприятно делать. Если держатьих для приманки, можно еще подрезать крылья или привязать за ногу. Не будьвойны, я бы пошел с Эладио ловить раков вон в том ручье у фашистского поста. Мыс ним как-то за одну ночь наловили в этом ручье сорок восемь штук. Если последела с мостом нам придется уйти в Сьерра-де-Гредос, там есть хорошие ручьи, гдеи форель водится и раки. Уйти бы в Гредос, подумал он. Летом в Гредосе хорошо,да и осенью тоже, а вот зимой там лютые холода. Но, может быть, к зиме мывыиграем войну.

Если бы наш отец не был республиканцем, мы с Эладио служилибы в армии у фашистов, а фашистскому солдату думать не о чем. Выполняй приказы,живи или умирай, а конец какой придет, такой и придет. Подчиняться властилегче, чем воевать с ней.

Но партизанская война — дело ответственное. Если ты человекбеспокойный, то беспокоиться тебе есть о чем. Эладио думает больше, чем я. И онбеспокоится. Я верю в наше дело, и я ни о чем не беспокоюсь. Но ответственностьмы несем большую.

Мы родились в трудное время, думал он. Раньше, наверно,жилось легче. Но нам не очень тяжело, потому что с самых первых дней мы притерпелиськ невзгодам. Кто плохо переносит трудности, тому здесь не житье. Наше времятрудное, потому что нам надо решать. Фашисты напали первые и все решили за нас.Мы сражаемся за жизнь. Но мне бы хотелось, чтобы можно было привязать платок ктому кусту, и вернуться сюда днем, и взять яйца, и подложить их под наседку, ипотом видеть, как по двору у тебя расхаживают маленькие куропатки. На них дажесмотреть приятно — маленькие, аккуратненькие.