В сердцах он зашвырнул мобильник к плинтусу. Корпус с щелчком разлетелся на составные части, сим карта сдвинулась из пазов.

Ничего…

Неделя прошла мимо Андрея. И ту тишину, что теперь царила вокруг него, развеять не мог никто. Он передвигался по квартире в молчании, молча смотрел в окно. Пару раз выходил на улицу, исключительно чтобы купить что-то пожевать. Пил чай и не чувствовал ничего, кроме того, что горячий.

Время словно растянулось, и каждый день, в котором ничего не происходило, чудился Андрею огромным. Он выключил телевизор, чтобы больше его не включать. Он взял в руки молитвенник и читал эти строки вслух, вслушиваясь, как монотонно вокруг.

Сердце бьется: раз, два, три… Воздух обтекает руки. И эти четыре стены, такие пугающе реальные. Как будто и нет больше ничего вокруг. А вокруг Андрея больше ничего и не было. За три дня исчезло все.

Это была пятница, когда Андрей поднял трубку и набрал быстро забывающиеся цифры. Он слушал длинные гудки с замиранием сердца и молил только об одном: чтобы взяли трубку. И трубку взяли.

Минул час. Андрей в далеком районе вышел из автобуса, чтобы надышаться запыленным воздухом шоссе. Душа его превратилась в одно сплошное стремление, и он считал секунды, когда придет.

— Ну, что у тебя случилось? — мама обняла его с порога, и Андрей почувствовал, что грудь дрогнула через боль. Она нарушила его тишину за эти дни.

— Мама, — только произнес он. — Мама… Я так больше не могу…

Он рассказал ей все. Ей одной, сидя на кухне за чашкой черного чая и пирогом. Странно — он уже отвык от этого слова «странно» — но он чувствовал, что не мог бы рассказать этого отцу. Хорошо, что сегодня его не было дома: он уехал с друзьями на летнюю рыбалку.

В его словах — и Наташа, и работа, и даже Лада…

— Я не знаю, за что она меня так возненавидела, — говорил Андрей. — У нее был доступ и к моим бумагам, и к корпоративному мылу… Это она подкинула контракт с неправильными данными, а потом эта штука с отправкой бредовой оферты… Откуда она ее взяла, не знаю. И что ей удалось сделать с начальником, чтобы так легко общаться с ним и занять место секретарши…

— Известно, что в таких ситуациях делают, — тихо сказала мама.

Андрей поднял глаза к потолку. Какой старой была побелка, как давно требовался этой квартире ремонт, и как протяжно его тут не делали…

— …да я и сам знаю, что мое увольнение незаконно. Любой суд признает, что не соблюдена процедура: меня никто не аттестовывал, и недостаточность моей квалификации уж никак не может быть им доказана. Исключение записи из трудовой книжки, восстановление на работе и оплата за вынужденный прогул мне обеспечены…

— Ну-ну…

— Ну, фикция это, проще говоря, — Андрей понял, что засыпал специальными знаниями. — Саша знал об этом и промолчал. Непонятно, то ли ради меня, то ли… — Андрей не договорил про характер Бориса, который ох как не любил, когда ему перечили. — Я хоть завтра могу иск к организации предъявить. Вот только знаешь, я совершенно не хочу этим заниматься… Руки после всего как будто опустились…

Мама слушала и не отвечала. Андрей умолчал о Лике. А именно к этой бедной девочке возвратились его мысли. Да, он думал о ней, и всем сердцем корил Землю за то, что тут было возможно такое с тем, кто был так искренен.

— Ты просто молодой еще очень, — произнесла мама, прерывая слова его разума. Андрей посмотрел на нее и осознал, что уже давно ничего не говорит.

— Ты не первая мне это говоришь, — попробовал улыбнуться он, но вместо того потупил свои красивые глаза.

— Двадцать три года это не возраст для мужчины, конечно, — ответила мама. — И ты знаешь, Андрей: ведь это сейчас у тебя девушки, вечеринки, романы… А потом все будет по-другому.

Андрей взглянул на нее, не сознавая, что она говорит это ему.

— Мама, ведь я люблю ее… И понятия не имею, как теперь ей об этом сказать. И что мне делать…

— У молодых так быстро все меняется, — последовал ответ. — Ты потом поймешь, что я права, Андрюша. Послушай мой совет: вот сейчас улягутся все страсти, повзрослеешь, встанешь на ноги… Найди себе хорошую девушку, женись и не откладывай заводить детей. Ты потом поймешь, что дети — это самое главное в жизни. Ради них потом живешь, уже не ради себя. И это счастье, когда есть ради кого жить. И как бы ни было тоскливо, не зря прожил эту жизнь, если кто-то останется после тебя…

— Но как это возможно… просто так?.. Как же любовь?..

Мама улыбнулась, и Андрей впервые разглядел на постаревшем лице мелкие морщинки.

— Любовь к детям, Андрюша. Это единственное, что не проходит, в отличие от твоей юношеской страсти, и связывает навсегда.

«Навсегда». Это слово, произнесенное там, где все было временно, всего лишь на Земле, которая понятия не имела о вечности. Андрей был потрясен.

Что он постиг, когда вышел из подъезда на сгустившийся, как в первый его день в физическом теле, воздух? Он взглянул на облака, плывущие по небу, на горизонт, домами уходящий вдаль.

Навсегда уходило далеко множеством бесконечных дней и заканчивалось где-то на этой убегающей магистрали, где не было больше надежды на другое.

Что она сказала такого сегодня? Но Андрея это убило.

Он сидел на подоконнике перед раскрытым настежь окном и курил одну сигарету за другой, туша их о край хрустальной пепельницы. Сегодня он понял, нет хуже — почувствовал, вспомнил, как это было. Почему он так долго не приезжал к родителям. Всплыло в уме это лицо, вечно извиняющееся и теплящееся улыбкой, лицо постаревшей матери, которая всю жизнь была несчастлива в браке и как бы просила прощение за все, за то, что осталась с кем была ради ребенка. Которого она так долго хотела и ждала, единственной ее и настоящей любовью. Любовью несчастного человека.

И Андрей был воспитан так же. Отсюда была и Лада, и вся его судьба.

Он вспоминал всю свою жизнь, прокручивая ее в деталях. Теперь только она, земная, была у него единственной настоящей. И с самого детства они личным примером внушали ему, что другого быть не может, что любви нет.

— Да как вы… могли…

Как вы могли?.. Так поступить… Разве вы имели право? Отнять у ребенка небо. Заставить его жить, как вы? И теперь советовать то, что