По ее щекам бежали слезы. Михаил приблизился, желая утешить. Но Агнесс отстранилась.

— Миша, я прошу тебя: спаси его… — прошептала она.

— Агни, я не могу.

— Миша, я знаю, ты можешь… Ты же спасал из самой преисподней. Стоит только захотеть… Ну что тебе это стоит?.. Прошу тебя… Я никогда тебя так не просила… Ради меня… — зрачки слились со зрачками, умоляя глубинным блеском.

— Агни, прости. Я не могу сделать этого ни ради тебя, ни ради кого-либо еще. Это будет нарушением небесного закона. Свою жизнь Андрей должен прожить сам. И наши ангелы… — попытался он снова договорить что-то, чего Агнесс не ведала.

— Миша… — произнесла она.

— Агнесс, не проси больше. Это мое последнее слово.

Михаил остался неколебим. И Агнесс почувствовала это как безысходность. Ее веки сомкнулись, дрожа водой.

— Ради моей любви… Ради любви, которую я чувствую к тебе… и которая разорвет мое сердце, если он умрет… Умоляю тебя… Хочешь, я буду просить тебя на коленях… — ее слова полились сквозь скалу, мимо неприступности, под защитой которой хотелось укрыться.

— Агнесс, оставь, я прошу тебя. И мое сердце разрывается — видеть это и тебя в таком состоянии. Но в тебе говорит совсем не любовь, и ты должна это понять.

— Откуда ты знаешь, что говорит во мне?.. — молвила она тихо из-под приоткрытых век. — Возможно, это в тебе что-то умолкло для меня?..

— О чем ты, я не понимаю…

Но от Агнесс не могло спрятаться это мимолетное колебание души.

— Какой толк говорить так много о любви, если боишься по ней поступать? — ее взгляд коснулся пронзительно.

Агнесс увидела, как дрогнули его глаза. О, если бы она знала, какой удар нанесла она в стену небесного мира сейчас!..

— Толк есть, — ответил Михаил коротко. — Потому что то, о чем ты сказала, это не так.

— Хорошо, если не так, — произнесла Агнесс. Тогда, когда должны были взломаться доски и взлететь искры, между ними оставалось спокойствие. Это ужасающее теперь спокойствие. — Значит, ты отказываешь мне в моей просьбе? — после выдержанной, как под пробкой, паузы, спросила она. В ее словах уже не было ни рыданий, ни мольбы.

— Да, отказываю, — прозвучал ответ.

— Хорошо. Я думаю, мне пора на Землю, — стройная и прямая Агнесс развернулась и сделала шаг к выходу.

— Не смей, ни с места! — голос архистратига прозвучал словно гром среди весеннего неба.

Агнесс остановилась как вкопанная.

— Я, начальник небесного легиона, под страхом самой страшной из небесных кар запрещаю тебе, Агнесс, и кому бы то ни было из небесного воинства вмешиваться в судьбу Андрея.

Медленно, под цепями взгляда Агнесс повернулась к Михаилу. Ее колени подкосились. В глазах архангела сверкали искры, он был страшен и преображен в неизменном лице. Агнесс с трудом удалось совладать с собой, чтобы, задрожав, не упасть на траву.

Несколько бесконечных секунд в уголке было так тихо, что, казалось, даже вода не плещется в фонтане, и белки перестали скакать.

Наконец Агнесс смогла унять бешено колотящееся сердце.

— Ты запрещаешь? Как мой начальник? — на выдохе проговорила она, чувствуя, что все клетки тела передергивает стременами. — Хорошо. Тогда я отказываюсь служить под твоим началом. Я имею на это право.

Ее подбородок истово опустился. Рука легла на рукоять меча, вытаскивая его из ножен. В зрачках Михаила отразилось блеснувшее лезвие.

— У тебя есть выбор, — молвил архангел. — Только хочу тебе напомнить, что в условиях мобилизации выбор воина лежит между Богом и дьяволом. Выбирай, Агнесс.

«Я или Самуил», — договорил кто-то внутри него.

Их глаза столкнулись как небесная твердь и преисподняя. Агнесс держала меч на вытянутой руке и смотрела в лицо Михаила. Она не была преисподней и сейчас, но по силе противостояния иного сравнения не находилось. За секунду в архангеле перевернулся весь свет, но ни блика не отразилось на его скулах.

— Как только брошенный меч коснется травы, я буду вынужден свергнуть тебя в ад. Выбирай, Агнесс, — повторил он.

Помощница молчала. Через время ее рука шевельнулась. Неверным движением она опустила меч вниз, но, не коснувшись земли, убрала его в ножны. Ее взгляд сам собой опустился вслед за запястьем.

— Хорошо… — произнес Михаил. Только это слово. Его пальцы прикоснулись ко лбу, и впервые он позволил своей ладони потерять выверенность. — Я рад…

Агнесс стояла, опустив голову, и молчала. Он сделал шаг ей навстречу первым и коснулся ее плеча. Из взгляда ушел острый блеск.

— Ад — это смерть, — выговорила Агнесс тихо. — А я служу жизни…

— Я тоже…

— Только вот в ад необязательно свергать мечом, когда сердце уже горит в вечных мучениях, — после молчания ответила Агнесс.

— Уж не я ли причина этого?.. — промолвил Михаил.

Она лишь молча покачала головой.

— Ты идешь смотреть планы?.. — архангел склонил подбородок. — Я там… Или ты?.. — осекся он в словах.

— Я не могу, Михаил, — сызнова качнула волосами Агнесс. — Я больше не могу…

— Ты… не хочешь меня видеть? — спросил он прямо.

— Я не знаю… — ответила помощница. Измученно прозвучало это. — Я уже ничего не знаю…

— Ладно, — отозвался Михаил. Он резко отвернулся и подошел к столу. — У меня есть один важный объект для тебя, его сейчас держит Владислав. Ты можешь сменить его на посту в Риме, я его отзову прямо сейчас, если ты этого хочешь… — он взял со стола возникший приказ. Его взгляд вопросительно остановился на девушке.

— Я пойду, — кивнула Агнесс, не ища его глаз.

Михаил больше ничего не стал говорить. Он подошел и молча отдал ей бумагу. Она приняла ее и, не произнося не звука, устремилась к выходу из уголка. Она не оглянулась.

Едва ступив на поляну, Агнесс почувствовала, что ноги не удерживают ее на месте. Бросаясь на бег, она вылетела прочь от ягодных кустов и через пару секунд испарилась в воздухе.

Михаил запечатлел мелькнувшую на выходе синюю форму.

«А может быть, последний раз?» — возникло у него в голове. Михаил ощутил, что внутри пересохло. Он отступил на два шага к дереву и застыл на месте. Его связь с Агнесс оборвалась.

Сотнями разноцветных ниточек тела, одна за другой, натянувшись у основания.

Как долго терзали угрозами, так долго метались кошмары в мозгу. И вот это произошло, а он не мог поверить, что это уже не грезы. В одну секунду не то что половину всего, он почувствовал, как потерял две трети самого себя. Сердце притаилось в подреберье, дыхание замерло внутри. Тысячи лет мелькнули как один всплеск, оставляя его наедине с собой, в том времени, в котором он никогда не жил, в измерении, в котором он не