Андрей ощущал, как из глаз его льются слезы. За все, что произошло в эти дни. Он курил и плакал, не отвлекаясь на слезы. И Лада его возненавидела до того, чтобы так низко подставить. И Миша отвернулся от него тогда, когда был нужен. Разве она бы сделала это, если бы любила его хоть когда-нибудь?..

Андрей плакал слезами Лики, оплакивая мир, в котором могло быть невостребованным самое чистое чувство, которого хватило на то, чтобы любовь, преодолевшую границы миров воплощением, послать в помойку, как мусор.

И самое что ужасное, Андрей не чувствовал сейчас, что все еще любит Наташу. Все ощущения его потухли. Оставили тело, равнодушное человеческое, которое признавало только бесполезный стук сердца и вдыхаемый дым сигарет.

И это было навсегда.

Андрей затянулся и, осознавая острую тоску, посмотрел вниз, на улицу, где ходили люди в потемневшем дворе. Еще сигарету, еще дыма, чтобы занять чем-нибудь легкие, только не дышать теми отходами, которые были разбросаны вокруг него.

О, если бы только она была рядом. Если бы только Наташа могла прикоснуться к нему, а он — к ней. Если бы они сейчас обнялись, они бы нашли выход, они преодолели бы… Но ее здесь не было. И больше не могло быть.

Если бы быть ангелом, чтобы сойти с этого подоконника по ту сторону окна и, ощутив миг сердца, улететь, взмахнув крыльями, на далекое облако… Где бы ты был не один… Где было бы спасение в том, что молекулами тебя окружают другие, далекие и близкие крылья, и дыхание сливается с весенним небом…

Андрей закрыл глаза и почувствовал на секунду, что как оковы спадают с него телесные узы, что он дышит снова благостью и мчится в далекие небеса, не ведая неурядиц. Но он открывает глаза: и вот опять подоконник, стена, открытое окно и прохлада на коже напоминают о яви того, что прессует чрево. О реальности «всегда».

Странное чувство овладело Андреем. Ему вдруг захотелось спрыгнуть на пол и кричать что есть сил: «Где вы?!» И: «Почему вы покинули меня все?!» Кричать и размахивать руками, пока не упадет в изнеможении, и, упав, уснуть нескончаемым сном. Но он не пошевелил и рукой. Сморщив лоб, подавил в себе эти эмоции. Насколько ему было паршиво. Бить в стену, рвать в клочья, бежать… Только чтобы разбить это, чтобы не было этого мира вокруг. Чтоб растаяли эти стены, чтоб он не видел этого подоконника и пепельницы.

Андрей вспомнил, что в руках у него, зажатая, тлеет сигарета. Пепел, накопившись, упал на пол. Это было недопустимо в своей квартире. Посмотрев, Андрей стряхнул истлевшие остатки на паркет и затянулся. Замусолив бычок об окурки других сигарет в пепельнице, он пошел на кухню.

Андрей открыл ящик разделочного стола, где у него лежали лекарства. Затем взял немытый стакан из-под чая и, сполоснув, набрал в него холодной воды. Забрав три облатки анальгина и полную чашку, Андрей отправился обратно в спальную.

Взгромоздившись на подоконник, он согнул ноги в коленях и снова закурил. Широко раскрытыми глазами уставился в оконную раму. Небесно-голубые, они стали отливать асфальтовой влажностью от слез. Не глядя, Андрей стал пальцами одной руки рвать фольгу упаковки, доставая таблетки и раскладывая их рядом с собой. Просто… чтоб лежали… Если что… чтоб лежали…

Глава 24

Пальцы Михаила быстро и тщательно перебирали три десятка отчетов, присланных генералами за текущую неделю. Привыкая щуриться от постоянного напряжения, глаза вглядывались в каждую закорючку. Темные, как деготь, ресницы слегка вибрировали. Глубокие морщины прорезали лоб и уголки глаз, и, казалось, лицо Михаила скоро постареет до далекого за тридцать.

Прошедший день принес новые дурные вести. Причем как из стана Ральфа, так и других архангелов. За двадцать четыре часа катастрофически обвалилось число раскаявшихся душ, многие прощенные возвращались к прежней жизни. У Салафиила количество прихожан в храмах упало вдвое, Габри, Иегудиил и Мил вообще испарились из рая, до них невозможно было достучаться. Небесная связь работала все с большими перебоями. Бабочки и птички, послания, застревали в воздушных слоях неба и либо погибали в одиночестве, либо были перехватываемы и после прочтения информации истребляемы демонами.

Легионеры держались из последних сил, не расслабляя плеч. Однако уже и у них перед носом начали проскакивать дерзкие вылазки: демоны, почуяв свою силу, перестали скупиться на земные рейды под прикрытием обманных видений. Порой генералы узнавали о нападениях на людские души и ангельские оплоты только постфактум.

Ситуация подошла к критической. Если раньше был риск проиграть лишь одну из битв за Землю, то теперь ангелы впервые реально рисковали потерять планету целиком: достаточно было позволить опуститься количеству верных ниже одной третьей части. Тогда человечество уже нельзя будет спасти.

Михаил это прекрасно понимал. Не мешкая, он объявил полную мобилизацию, урезал силы ангелов еще на треть, а легионерам — вдвое, и запретил всем отлучаться из рая иначе как по его прямому приказу или разрешению.

Лицо Михаила замерло, ни одна жилка не дрогнула в его теле, словно он сам становился башней последней людской надежды. Но он чувствовал, что помимо внешней угрозы невидимого дракона, его сердце жарят железными щипцами изнутри. И день ото дня это становилось сильнее и невыносимее. Он не знал, дотерпит ли. Он только молился, чтобы стерпеть; и о том, что с ним происходит, не знал никто из ангелов, только Агнесс. Но и она не переживала в полной мере того, что ему противостояло. Она не знала природы и фантазии его искушения, и Михаил не позволял ей знать. Никому знать об этом.

Старший архангел держался за виски, прищуривался сильнее, пытаясь полностью углубиться в те зацепки, которые позволяли уловить планы дьявола. Увы, он все еще не знал, что будет во время битвы, когда и где нападут силы ада. Знал только, что внезапным этот удар будет втрое страшнее, когда не успеют собраться даже те скудные силы, которыми сейчас обладали легионеры от лица Земли. Он погружался в Информационную базу Вселенной. Он ломал замки сатаны именем Бога. И находил пустышки во вскрытых файлах. Он знал, что тратить на это много сил, он не имеет права. Время уходило. Улыбка демонов эхом смеялась ему в лицо.

Агнесс, этот трепещущий лучик света у сковываемого и раздираемого сердца, все еще была рядом с ним. Он чувствовал ее. Чувствовал и хотел оградить от того, что угрожало вовне и пугало изнутри.

Заведя глаза, он лазил по Информационной базе, по тем