Мини не отставать, но та, моментально растеряв ресторанный кураж, жалась к омоновцам, не понимая, что это самое опасное место при заварушке. Ледяное изумление, с которым она разглядывала нарядных геев, расшвыривало их в стороны. Вера крейсером рассекала толпу, словно искала кого-то. Они еще умудрялись сохранять единое целое.

Вдруг что-то стрельнуло, кто-то истошно закричал, толпа заволновалась и в неё врубился омон, раздавая удары направо и налево, пресекая. Фома получил дубинкой по голове, по спине и еще раз по голове, и все только потому, что стоял столбом на пути. Его бы забрали, но непредсказуемая динамика толпы вернула волну обратно, закрутилась водоворотом и вырвала Фому из жестких объятий правосудия. Он вместе с толпой прошелся по тем же омоновцам, но поскольку был безвольным поплавком в этом бушующем море, то вскоре его отбросило в сторону.

Получив по голове после многодневной пьянки, Фома наконец очнулся и хотел знать о внешней политике все, до последнего теракта, и немедленно: что ни здесь делают и в чем, собственно, дело?.. Но Доктора нигде не было, как не было и Веры с Мини.

Помощь пришла с другой стороны.

— Ты чё, с луны свалился?.. — Рядом с ним оказался какой-то резкий сумрачный тип с хриплым голосом и глухо застегнутой ветровке. — Не знаешь что ли, что Россию в говно втоптали?

— Ну, это-то я как раз знаю, — сказал Фома, разглядывая коренастого мужчину, около сорока, в темной вязанной шапочке. Лицо неизвестного дышало азартом недавней потасовки, одна рука нелепо торчала несколько в сторону, словно он ее берег.

— Ну, а че тогда спрашиваешь?

— Я просто не знал, что кого-то эта новость может так взволновать. Неужели из-за этого? — спросил Фома. — Почему именно сейчас и здесь?

— Да ты чё, парень, откуда?.. Эти суки бомбят Сербию уже второй день! — человек в шапочке показал на посольство США.

Это была действительно новость, и хотя Фома из южных славян знал только Олеко Дундича, Осипа Тито и Гаврилу Принципа, сообщение неприятно потрясло его. Надо же, стоит только отвлечься, думал он, вспоминая, когда последний раз смотрел телевизор.

— А мы… чего? — поинтересовался он, хотя теперь уже довольно ясно представлял, «чего» — плакаты недвусмысленно показывали средний палец посольству и всему натовскому альянсу.

— А мы не позволим!.. — Мужчина резко рубанул воздух своей отстоящей рукой, и в нем почувствовалась большая, давно ищущая выход, нерастраченная сила.

Вокруг них уже образовался небольшой кружок слушателей, что бывает в толпе всегда, стоит только начать разговор. Это обстоятельство воодушевило мужчину в шапочке еще больше.

— Мы им покажем! — недобро пообещал он. — Наши танки…

— Мы что уже воюем? — ужаснулся Фома перспективе, голова от ударов гудела совсем непатриотически.

Кто-то хохотнул от его невежества.

— Будем! — пообещал «шапочка». — Мы им, блядь!.. — И он погрозил несгибающейся рукой.

Его поддержали со всех сторон:

— Сербы — славяне!..

— Да они единственные православные в Европе!..

— Одна кровь, нах!..

— Во-во, они наши братья, мы за них всегда кровь проливали!

Такое одностороннее переливание крови не понравилось Фомину.

— Мы за них кровь, — осторожно спросил он, — а они?

— Причем здесь это? — насторожился «шапочка».

— Вот именно — Дарданеллы! — брякнул Фома.

Толпа вокруг загудела, в смысле: ух ты какой?! — её воинственное неприятие выразил все тот же тип в ветровке, который блатно ощерился (Шта-а?!) и коротко взмахнул своей негнущейся рукой словно она ему надоела и он хочет вытряхнуть ее из рукава. Вместо руки из рукава выскочил кусок шланга. В общем, Фома не успел насладиться политическим «дебатом», зато чуть не «насладился» другим…

В России, если ты споришь без охраны, аргументы твои ничтожны, а участь печальна. Правовое пространство здесь определяется зоной действия руки, как правило правой, пока левая наплевательски «не ведает». Красота и загадочность дискуссии на Руси в том, что никогда не знаешь, где очнешься и с каким мироощущением, вкус ее — вкус крови и сапога.

— Ух ты сколько гражданов, достающих из штанов? — подивился Фома.

— Холуй американский?! — ахнул мужик, словно не веря своему счастью найти здесь врага. — На!..

Фома едва уклонился от набитого свинцом шланга и только поэтому не пролил кровь за сербов уже сейчас. Штуковина тяжело чиркнула по плечу и макушке, высветив на мгновение гаврило-принцип решения всех политических проблем, начавший, кстати, свое факельное шествие именно в Сербии 85 лет назад.

Грохнул выстрел… Подняв голову, он увидел, что дискуссия закончена — никого, только какие-то юркие личности, заглядывающие ему в лицо с интересом и без сочувствия, как бы запоминая…

Когда Доктор и Мини его нашли, он был уже совершенно в другом умонастроении. Среди соколов и ястребов. Лилась «жириновка», читалась «Лимонка», народ записывался в добровольную народную дружину Европы. Было весело, проклинали НАТО, кто-то посылал туда же Совбез Европы, а кто-то обещал замочить всех, без разбора…

Фомин был со своим народом.

— Доктор! — заорал он. — Давай к нам, будем протестовать!..

Он обрушил на Доктора все, что узнал, а заодно — что уезжает завтра на войну, уже и водку выдали против «стелзов»!

— Какую войну? Ты что взбесился?.. — Доктор посмотрел на Фомина, потом на Мини, которую покачивало от густого патриотического мата.

— Понимаешь, вздумало тут НАТО бомбить Сербию…

— И?..

— Что и?.. — Фому штормило. — Да ты что?..

Он был полон удивления, что Доктор не понимает таких простых вещей — маловато все-таки свинцовых шлангов!..

— Сербы — наши братья! — втолковывал он. — Мы им — кровь, а они нам Олеко Дундича. Идет постоянный обмен!..

Он в двух словах нарисовал доктрину панславизма в образе легендарного красного командира Дундича с капельницей.

— Это же славяне, Док, братья!..

Но Доктор невозмутимо напомнил, что Россия один раз уже заступилась за сербов. И что с ней