— Элор! — Со вздохом я прижимаюсь к его груди. — Менталисты всегда проводят грань между менталистами и другими существами. Из-за разницы в эмоциях в том числе.

— Откуда ты знаешь? Ты же почти ничего не помнишь.

— Просто знаю.

— Но ты не можешь гарантировать, что это полные знания, верно?

Его подбородок касается моей макушки. Золотое крыло, зашелестев, прячет нас от сияния сфер. Окутывает теплом.

— Гарантировать не могу, — соглашаюсь я, — но…

— Тогда оставь переживания до того момента, как вспомнишь всё. Обидно будет, если ты, менталистка, будешь переживать из-за того, что потом окажется неактуальным.

Уверена, что актуальность в любом случае сохранится, но… предложение дождаться возвращения воспоминаний достаточно рационально, чтобы к нему прислушаться.

— И что было дальше? — спрашиваю я, прикладывая ладони к груди Элора, осторожно надавливая на его крепкие мышцы проступившими когтями.

— М-м-р, — довольно выдаёт Элор и жмурит глаза от удовольствия. — Ну, потом я довольно униженно молил тебя о любви, ты была по-менталистски холодна. Прямо очень. Если тебе нравятся хладнокровные, идущие к своим целям менталисты, можешь гордиться: ты определённо была лучшей из них.

Теперь не верю я. Но Элор, не замечая, продолжает:

— …Тобой можно было врагов замораживать. И друзей заодно. И…

— Неправда, — возражаю я. — Я точно знаю, что дело обстояло иначе.

Смутные ощущения не дают покоя, будто что-то вертится в груди, цепляет сердце, мешает дышать. Это удушье от эмоций мне знакомо. Слишком. Знаю — оно мне привычно.

— Как же иначе? — изумляется Элор и отклоняется, почти переворачиваясь на спину, чтобы заглянуть мне в лицо. — Я помню…

Прячась от этого пронзительного взгляда, утыкаюсь в его грудь:

— Я не помню, но… Знаю, что ты ошибаешься. Я собой точно не гордилась. Мне было… больно. Невыносимо.

Эта боль — как будто тебя разрывают на части, отнимая самое дорогое. Лишая целостности.

Это самое страшное, что может произойти.

Что делать с новыми знаниями? Они накрывают, лишая дыхания, парализуя. Избавиться бы от них, спрятаться, но как это сделать, если Элор гладит, а потом садится и меня встряхивает, заглядывает лицо?

— Ри? Ри! — в панике зовёт он, и накрывшие меня оцепенение и ужас отступают. — Ри…

Мотаю головой в попытке показать, что достаточно очнулась, поэтому ответ из меня вытряхивать не надо. Держащий меня за плечи Элор замирает.

— Ты… — в его взгляде почти ужас. — Прости, что сделал тебе больно тогда, но ты… — Элор облизывает пересохшие губы. — Тогда, несмотря на всё, что ты говорила и мои поступки и слова, несмотря на отказ провести со мной последние дни моей жизни… неужели ты меня… ещё любила?

Неуверенный вопрос повисает в воздухе тяжёлым, гудящим напряжением.

Молчание с каждой секундой давит сильнее.

Для ответа надо заглянуть в себя, но это… между мной сейчас и той мной стена тьмы. Хотя с той стороны выскальзывают и добираются до меня знания, сейчас, когда я сама пытаюсь добраться до них, тьма будто сгущается.

Элор смотрит на меня. Так знакомо вглядывается в лицо.

Молчать больше невозможно.

— Я не вижу другого объяснения, — отвечаю я, чтобы разрушить опутавшую нас тишину. — Нет такой выгоды, ради которой я в здравом уме так сильно рисковала бы жизнью. Но для чувств подобные безумные поступки вполне характерны. А какое из чувств может толкнуть на защиту другого существа? Не ненависть же.

С каждым моим словом губы и крылья Элора подрагивают всё сильнее. Я умолкаю, и он порывисто прижимает меня к груди, зарывается пальцами в волосы, опять обнимает крыльями, дышит тяжело и часто.

— Ри, ну почему ты не могла сказать этого раньше? Я столько раз тебе говорил, что люблю, я уже и надежду потерял. Много раз терял. — Он гладит меня по спине. — Ри, милая моя… Ри…

Если его чувства ко мне так сильны, почему я это не использовала?

— Ри, милая моя, любимая… — кажется, Элора слишком захлёстывает чувствами, он судорожно меня сжимает.

Отпустив, но продолжая обнимать крыльями, обхватывает моё лицо ладонями, смотрит в глаза:

— Скажи мне, что ты меня любишь. Или хотя бы любила.

— Твои эмоции тебя ослабили, ты готов поддаться манипулированию — таким материалом не пользоваться странно. После отбора я могла добраться до твоего сознания через связь избранных и воздействовать, как пожелаю. Но я ничего такого не сделала. Защищала тебя. И ты ещё сомневаешься в моём особенном к тебе отношении? Мы так бережём только самых близких.

Лицо Элора растерянно вытягивается. Он дважды пытается заговорить, но смыкает губы, снова пытаясь подобрать слова. Через кончики его подрагивающих пальцев я ощущаю слишком частое сердцебиение.

— Прости, — наконец выдавливает Элор. — Прости. За мой эгоизм, за то, что не поверил и не догадался о твоих чувствах, ты… — Элор склоняет, встряхивает головой. Грустно усмехается. — Так глупо всё получилось. Ранили друг друга из-за… Ох! Одно утешение — это всё помогло нам выжить. Тебя защитило от проникшего во дворец суккуба, убравшего двух избранных моего отца, мне дало возможность обновить источник магии после ранения. И кто знает, что бы предприняли демоны и Культ, если бы появилась ещё одна золотая пара… — Элор морщится, неохотно признаёт. — Да и я… Думаю, в тот момент, когда я окончательно принял любовь к тебе как любовь к мужчине, что-то во мне изменилось в достаточной мере, чтобы потом принять чувства к менталистке. Хотя это разное, понимаю, но… это тоже некая граница. Когда пересекаешь одну, остальные даются легче.

Он всматривается в мои глаза, ищет ответ на свою проникновенную речь, а я… В какой-то момент эмоции стали душить — и исчезли, позволив мне нормально дышать и понимать слова Элора.

И главное, что я понимаю — я могу положиться на моего дракона, потому что он всё же мой, позаботится обо мне и, насколько хватит его сил, в обиду не даст.

— Я любила тебя, — признаю я. — Это точно. И точно было много боли из-за этих чувств…

— Прости!

Скользнув рукой по его груди, накрываю губы Элора ладонью, смотрю в золотые расширившиеся глаза.

— Но сейчас я не помню себя, я слаба… слишком уязвима.

— Я позабочусь о… — шепчет Элор мне в ладонь, вынуждая прижать её сильнее.

— Я знаю, что ты обо мне позаботишься. Просто… — я умолкаю: мысль куда-то ускользнула.

Накрыв мою ладонь своей, Элор улыбается, освобождает рот:

— Ты не помнишь себя и более откровенна, чем прежде, но так же пытаешься остановить разговоры о прошлом и чувствах.