дал слово Императору ничего подобного не предпринимать, а теперь нарушил обещание!» Больше всего родителей возмущало последнее обстоятельство, к тому же они опасались недовольства Государя. Этот страх оказался небеспочвенным: Император лишил великого князя права носить военный мундир, а также званий флигель-адъютанта и шефа полка. Наказание должно было последовать немедленно, и соответствующий высочайший указ был опубликован утром в газете. Великий князь Михаил Николаевич, солдат до мозга костей, глубоко страдал от назначенного сыну дисциплинарного наказания. Несколько дней спустя я обедала с великокняжеской четой в последний раз перед их отъездом и обратила внимание, что великий князь на протяжении всей трапезы молчал, в то время как его супруга беспрерывно с саркастичной насмешкой говорила о сыне.

«Можете себе представить, — сказал мне позже великий князь, — как это действует на меня! Я ужасно страдаю!» Я с состраданием посмотрела на него и спросила, почему он терпит такую мучительную для него тему разговора. «Потому что, — ответил он, — для моей супруги большое облегчение выговориться, для меня же, напротив, это смерти подобно!»

Я оставалась наедине с великой княгиней до десяти часов вечера, и она изливала мне душу, потом любезно, почти нежно, попрощалась со мной и той же ночью уехала из Петербурга. Но только поезд миновал Харьков, у нее случился сердечный приступ, и пришлось вернуться в город. Состояние великой княгини настолько быстро ухудшалось, что ее супруга пришлось по телеграфу срочно вызвать к постели больной. Но когда великий князь с сыновьями прибыл в Харьков, было уже слишком поздно. Она умерла 31 марта, так и не увидев больше при жизни никого из своей семьи. Ее смерть явилась трагическим результатом любовного романа Михаила Михайловича.

Отношения великого князя с его семьей стали еще более натянутыми после того, как Михаил Михайлович, под влиянием тещи, отказался присутствовать на похоронах великой княгини. Очевидно, старая графиня Меренберг не доверяла силе характера зятя и боялась, что он, оказавшись под влиянием своей семьи, может позволить уговорить себя расторгнуть брак. Любой, кто знал Михаила Михайловича, должен был признать, что она со своей точки зрения рассудила правильно, однако такое оскорбление привело к полному разрыву великого князя с императорской семьей. Получив печальное известие, я сразу же выехала из Москвы в Харьков и там застала только что овдовевшего великого князя у гроба супруги. Мы все приняли участие в панихидах, которые проводились дважды в день, и я с удовлетворением отметила, что глубокое религиозное чувство помогает великому князю пережить тяжелые дни скорби и затем снова решительно приступить к исполнению служебных обязанностей. Я тоже глубоко переживала потерю женщины, чье доброе участие поддерживало меня в самые тяжелые дни моей жизни.

Вскоре после похорон я совершенно неожиданно получила портрет Императрицы и назначение на должность ее придворной дамы. Так как ни по возрасту, ни по положению я не могла претендовать на такую почетную должность, милость, дарованная ее величеством, наполнила меня радостью и удовлетворением. Конечно, мое назначение еще больше взволновало моих недоброжелателей. Я сразу написала Императрице, благодаря ее за оказанную мне высокую честь.

XIV

Покушение на Цесаревича. — Настоящее русское «дворянское гнездо». — Голод в деревне. — Организация помощи графом Толстым. — Споры о католицизме и православии. — Карьера отца Августина. — Визит Иоанна Кронштадтского. — Паломничество благочестивых крестьян. — Неприятный спор. — Строительство деревенской церкви

29 апреля, в день рождения великого князя Сергея Александровича, мы все собрались в его дворце. Это был последний день его пребывания в Петербурге, так как великий князь должен был уехать в Москву, где ему предстояло занять пост генерал-губернатора, и после его отъезда дворец его должен был опустеть. В этот день гофмейстерина его жены[1046] также в последний раз исполняла свои обязанности, так как ее переход в католичество делал невозможной дальнейшую службу при дворе великого князя, особенно в православной Москве. Во время праздника Императрица пригласила меня к себе в Гатчину, и я, как всегда, с большой радостью приняла это приглашение. Как же я испугалась, когда нашла Императрицу в слезах! Я узнала причину, только когда она показала мне телеграмму, в которой сообщалось, что на Императора, который вместе с Цесаревичем находился в это время в Японии, было совершено покушение и что Цесаревич получил удар саблей по голове. Неточность телеграфного сообщения привела Императрицу в состояние крайнего беспокойства, так как она боялось, что рана сына могла быть намного опаснее, чем это следовало из телеграммы. Вскоре, к счастью, оказалось, что волнение было напрасным и опасный инцидент не повлек за собой никаких последствий. Конечно, шрам у Цесаревича остался на всю жизнь и был с тех пор отчетливо виден как постоянное напоминание будущему Императору о коварстве японцев.

В начале лета я поехала с сыном в Москву, чтобы он мог хорошо отдохнуть на каникулах. Мы посетили французскую выставку, которая в том году проводилась в Москве[1047], обедали в ресторанах, где выступали известные цыганские оркестры, и осмотрели все исторические достопримечательности древней русской столицы. Затем Кира уехал в свой полк, а я с дочерью Верой поехала навестить наших друзей Барятинских в их поместье Груновка, расположенном на границе Курской и Харьковской губерний[1048]. Оно славилось не только удачным местоположением, но и великолепием жилых построек и конюшен и по праву считалось одной из красивейших усадеб России. В просторном дворце, построенном на холме, размещалась художественная галерея, в которой были произведения известных художников, семейные портреты и скульптуры, там же находилась тщательно составленная большая библиотека. Дом был окружен небольшими садами, которые естественно переходили в огромный дубовый лес, в котором князь Барятинский проложил прекрасные дороги, так что можно было часами гулять по великолепному лесу. Пребывание в Груновке доставляло мне огромное наслаждение. Здесь меня привлекала не только чудесная природа, я также была очарована артистической и интеллектуальной атмосферой, царящей в этом доме и пронизывающей все вокруг. Нередко князь читал нам отрывки из переписки брата с Императором Александром II[1049], в которой они откровенно обсуждали многие политические проблемы. Написанные правильным французским языком, письма фельдмаршала Барятинского порой содержали почтительную, но откровенную критику решений Императора, в то время как в письмах Александра, даже в мелочах, сквозило страстное желание принести благо своему народу. Так приятно прошло лето, а с приближением осени я начала необходимые приготовления, чтобы вывезти в свет мою дочь. Она быстро приобрела друзей среди ровесников, которым нравилась своей детской непосредственностью, неподдельной скромностью и, не в последнюю очередь, умением разбираться в научных вопросах. Ее милое личико с большими черными глазами