Светский сезон этой осенью и зимой явно не удался вследствие массового голода, охватившего некоторые губернии, так что пришлось запретить официальные праздники. Из губерний поступали все более и более пугающие сообщения об ужасном экономическом положении крестьян. Правительство помогало, как могло, а частные лица организовали в разных местах помощь голодающим, центром был пункт помощи, организованный графом Львом Николаевичем Толстым[1050].

Устроив свою дочь у друзей в Царском Селе, я отправилась на один день к ее величеству в Петергоф, а затем на два дня к великой княгине Екатерине в Ораниенбаум. После этого я поспешила в наше поместье Степановское, куда пригласила подругу, княгиню Елизавету Григорьевну Волконскую. Княгиня была вынуждена покинуть свое поместье Павловка[1051], потому что там господствовала холера, а я была рада на несколько недель оказать ей гостеприимство. Елизавета Григорьевна привезла с собой рукопись своей новой книги о церкви, в которой она опровергала критические замечания со стороны духовной академии на свое первое сочинение[1052]. Она зачитывала мне некоторые пассажи и вызывала восхищение не только своим блестящим умом, но и обширными познаниями в области религии и истории. Хотя в это время обращение княгини в католичество еще не завершилось, я отчетливо поняла, что она уже душой и телом принадлежит римской церкви. Из ее разговоров мне стало ясно, что, однако, несмотря на свою ученость, она никогда полностью не понимала истинного уклада и сущности православия, и это натолкнуло меня на мысль вызывать ее на дискуссию с отцом Августином.

Отец Августин, в прошлом монах-бенедиктинец, был во всех отношениях заметной личностью. Он происходил из семьи французского графа, волею случая оказался в Киеве, где познакомился с учением и обрядами православной церкви. Как ни тяжело ему было оставить родителей и родину, он тем не менее, следуя своим убеждениям, поступил в православный монастырь. В чужой стране, язык которой едва понимал, с новым и непривычным климатом, как, впрочем, и условиями жизни, он с терпением и cамоотвержением стал вести жизнь, соответствующую новым убеждениям. Отцу Августину удалось освоиться, и благодаря своей доброте он приобрел множество друзей в Киеве. Восемнадцать лет спустя обер-прокурор Синода, всемогущий Победоносцев, приехал в Киев на празднование девятисотлетия русской христианской церкви[1053] и обратил внимание на скромного отца Августина. Всегда стремясь помогать талантливым и деятельным священникам, Победоносцев сразу же перевел его на более высокую церковную должность в Петербург, где вскоре после этого я с ним и познакомилась. Он занимал в здании Синода три комнаты, заставленных книгами от пола до потолка. У отца Августина можно было найти самые редкие и ценные издания, на приобретение которых он жертвовал большую часть своего скромного жалованья. Мы быстро подружились, и он даже провел все лето у меня в гостях в Степановском. Но мой план вызвать его на диспут, чтобы опровергнуть взгляды княгини Волконской, не осуществился, потому что он чувствовал себя больным и усталым и, кроме того, был занят научным изучением эпохи раннего христианства. Сбор необходимого материала отнимал столько времени, что отец Августин вежливо, но твердо отклонил мое предложение.

В тот день, когда Лиза Волконская после причастия и горячей молитвы в моей маленькой домашней часовне покинула меня, я получила телеграмму, извещающую о скором приезде отца Иоанна Кронштадтского. Эта телеграмма была ответом на приглашение, которое я послала уважаемому священнику. Его приезд меня очень обрадовал, так как я почти не осмеливалась надеяться, что отец Иоанн окажет мне честь своим посещением. Я знала, насколько мой гость нуждается в отдыхе, и сделала все возможное, чтобы сохранить в тайне его визит, поэтому я строжайше запретила управляющему рассказывать кому-либо о визите отца Иоанна. Мои распоряжения были выполнены, и поэтому, когда отец Иоанн подъехал к дому, никто не обратил на это никакого внимания. Я ожидала его приезда, стоя на балконе, и сразу же поспешила его встретить. Едва я успела с ним поздороваться, как он сообщил, что на следующее утро должен уехать. «Разве такое возможно? — пораженно воскликнула я. — Вы только что прибыли и хотите сразу нас покинуть? Куда Вы едете?» — «Назад в Петербург. По дороге я хотел бы посетить один монастырь, затем из Петербурга я должен ехать в Ревель, где пятнадцатого августа должен освятить новый собор. Губернатор князь Шаховской настоятельно просил меня об этом», — ответил он. «Батюшка, я даже не знаю, как Вас благодарить! Вместе с тем мне страшно неудобно, ведь Вы предприняли такую утомительную поездку, только чтобы доставить мне удовольствие». — «Ничего страшного, — ответил ласково отец Иоанн, — я отдыхаю во время поездки, и, кроме того, для меня радость навестить Вас». Нам не удалось долго беседовать, потому что хотя отец Иоанн и не был узнан сразу по прибытии, но весть о его присутствии тотчас распространилась с невероятной быстротой. Все стали сбегаться издалека: крестьяне оставили работу на полях, телеги и повозки всякого рода пришли в движение, толпы пешеходов заполонили дороги, ведущие к нашему дому. Купцы, священники, монахи, больные и парализованные — все прибывали из самых отдаленных местностей в таком количестве, что даже местная полиция всполошилась. Я сразу предоставила отцу Иоанну для службы нашу часовню, которая не только вся очень быстро заполнилась людьми, но и во дворе стояли толпы народа с обнаженными головами, в то время как отец Иоанн читал Святое писание. К вечеру толпа рассеялась, и люди расположились на отдых на землях нашей усадьбы, так как отец Иоанн пообещал, что перед отъездом утром совершит богослужение, и, конечно, никто не собирался уходить домой. Тем временем в моей гостиной несколько моих друзей и соседей собрались вокруг батюшки, который оживленно со всеми беседовал. Среди гостей находился игумен Арсений из Старицкого монастыря, который с бестактностью, которая меня очень тяготила, начал расспрашивать нашего дорогого гостя, кто был его учителем и каким образом он достиг своего нынешнего положения. Отец Иоанн отвечал кротко и спокойно, что никогда не имел никакого учителя, кроме писаний святых отцов церкви, и всегда руководствуется только силой молитвы. Тем не менее, к моему большому огорчению, игумен все не мог остановиться. «Знаешь ли ты, — говорил он, — что находишься на опасном пути? Твоя слава распространяется по всему миру и уже сегодня больше славы Спасителя. О нем некогда говорила только маленькая Палестина, тебя же знают на всем земном шаре — даже в Америке! Знаешь такое изречение: горе вам, если ваше имя больше, чем ваши дела?» Далекий от того, чтобы рассердиться на подобную грубость, отец Иоанн отвечал