всех людей, которые тем или иным образом выиграли тогда или проиграли. Случившееся не зло, но стечение обстоятельств. Людям же следует приспосабливаться к ним и не проявлять небрежения.

— А то, что сотворил человек? — с горечью спросила Риона О’Нил. — Это тоже обстоятельства, к которым нужно приспосабливаться?

Монах неожиданно погрустнел.

— Увы, нет. То, что есть результат намеренных действий — и есть настоящее зло. В свой время… помнится, тогда я служил в Линкольне, мы много спорили с каноником Буршье[78], ещё до того, как он получил место пребендария в соборе Святой Марии — кстати, затем он почти сразу же стал и канцлером Оксфорда, представляете? — о природе добра и зла. И тогда я пришёл к выводу, что первопричина у них едина. Свобода.

— Свобода? — удивлённо переспросил Шимус.

— Свобода, — кивнул Толстый Монах. — Забери у людей свободу — и не будет клеветы, лжи, воровства, ненависти. Не будет убийств и насилия. Но не будет и таких людей, как святой Туркетиль, святая Маргарет Клитроу[79], не будет миллионов других добрых людей… И таких, как святой Патрик, заступник Ирландии — разве осознал бы он пагубность винопития и прелюбодеяния, не будучи похищен ирландскими разбойниками? А не бежав из плена, зачем было бы ему возвращаться на остров с проповедями?

Святой Патрик являлся серьёзным аргументом, возражать против которого было глупо.

— Убрав первопричину зла, мы бы в то же время убрали и причину добра. Один молодой человек как-то сказал, что зло не существует само по себе. Зло есть лишь отсутствие добра, подобно тому, как тьма и холод — отсутствие света и тепла. Всего лишь слово, используемое человеком, чтобы описать отсутствие Бога. Не Бог создал зло. Зло — лишь результат того, что случается с человеком, в сердце которого нет добра. Это как холод, наступающий при отсутствии тепла, или тьма — при отсутствии света.

— И этот молодой человек был?.. — тут же спросил Шимус.

— Блаженный Августин[80]! — хитро улыбнулся Толстый Монах и пожал плечами. — Так что на шестой день Творения Господь наш мог, конечно, расслабиться и населить Землю только животными — тоже ведь неплохо, да? Эдемский сад, реки, скалы, трава и деревья, звери, рыбы и птицы — к кому бы мог тогда обратился Искуситель? Но Он выбрал другой вариант и сотворил Землю такой, какой мы её знаем. Где есть также такие существа, как люди… ну, положим, и гоблины, и кентавры, и оборотни с вампирами, и даже сиды, да простит им Господь грех непомерной гордыни! Наделённые свободой, а значит, способностью творить как зло, так и добро! Да, в этом мире есть боль, но, без сомнения, есть и любовь. И когда зло вошло в мир с первородным грехом, Бог решил полностью погрузиться в него, чтобы исправить и улучшить его, насколько это возможно — но, опять же, не нарушая свободы!

Монах посмотрел на детей, внимательно слушавших его речь.

— Мы с каноником Буршье как-то попробовали представить себе мир, где каждый раз, не часто а именно что каждый раз, когда кто-нибудь поступает неправедно или даже просто безответственно, в тот же миг Господь вмешивается и всё исправляет. Вот в тот же самый миг! Да, чтобы вам было понятнее, я приведу, пожалуй, более доступный вам пример, нежели те, что мы обсуждали после плотного ужина и горячего вина… Н-да…

Почти полтора века назад один их студентов моего Дома, что жил в Лондоне с отцом, погиб. Столкнулись два маггловских паровоза. Так не должно было случиться, но один опоздал на четверть часа и остановился на путях всего в нескольких сотнях ярдов от платформы — его место было занято другим составом и на въезде горела красная лампа. И машинист даже взял свою красную лампу, чтобы повесить её на задний вагон, но добежать не успел. Следующий паровоз на страшной скорости — двадцать миль в час, представляете?! — буквально влетел в этот поезд, смяв и тормозную тележку, и последний вагон! Дюжина погибших, включая юного волшебника…

Конечно, машинист мог отвлечься, или выпить лишнего, или прикорнуть — всякое бывает! Но магглы ведь были не дураками, у них была хитрая система звонков, и паровоз просто не мог отойти от платформы, пока со следующей не сообщат, что предыдущий поезд её уже покинул. И вот что ужасно, на платформе Льюишем, у которой и произошла трагедия, никто не звонил — магглы ведь не знают ментальной магии, поэтому они всё записывают в специальные тетради, у них в любой конторе таких тетрадей просто гора! И в льюишемской тетради для звонков не было записи, что они звонили, а в тетради на платформе Блэкхис запись о получении звонка была.

И вот представим, что сигнальщик на платформе Блэкхис твёрдо говорит машинисту, что звонка не было. Но машинист торопится, он должен отвести сына на субботнюю мессу, ведь в воскресенье он будет далеко от города, а канон гласит нам, что предписание участвовать в мессе исполняет тот, кто присутствует на ней в любом месте, где она совершается по католическому обряду либо в сам праздничный день, либо вечером предшествующего дня! Он думает, что за то время, пока он доедет до следующей платформы, другой поезд уже успеет её покинуть или же, в крайнем случае, на нём уже зажгли красную лампу, которую хорошо видно в темноте — ведь он не знает, что тот задержался на целых четверть часа! О несчастье, он всё равно разносит вагоны, потому что машинист остановившегося состава не успевает подбежать к последнему вагону с лампой. Но нет, подождите: прежде чем он догоняет предыдущий паровоз, вновь вмешивается Господь и лампа чудесным образом оказывается на месте! Наш машинист видит красный свет, лихорадочно жмёт на тормоз, чтобы избежать ужасной катастрофы, и он успевает! Правда от резкой остановки сталкиваются и валятся с рельс вагоны уже второго поезда, который столь резко затормозил. Уже его пассажиры гибнут и получают увечья! Хотя, если вагоны в момент торможения вместе с паровозом приклеились к рельсам, а пассажиры и падающий с полок багаж превратятся в маршмеллоу, то никак не пострадают. А как только опасный момент пройдёт, они снова примут первозданный облик.

— Слишком утрировано! — хмыкнула Риона.

Шимус и Эрин закивали.

— Утрировано, — согласился Монах. — Но мне кажется, так понятнее прозвучит мысль — а зачем вообще человеку что-то делать? Зачем ему думать, если