поощряет въезд иммигрантов в духе стихотворения Лазарус, ожидая, что они останутся по своей воле. В ранней истории человечества не существовало такого добровольного принятия целых популяций со временем. Конечно, прием иммигрантов редко происходит без разбора: каждый человек обычно подвергается проверке. А иногда конфликты населения принимающего общества с новоприбывшими могут вызывать отрицательную реакцию, которая в наши дни отражает беспокойство по поводу иммиграции во многих странах. Все равно я считаю экстраординарным тот факт, что принимающее общество часто позволяет новичкам вливаться в основное население с самого начала. Даже в том случае, когда многие приезжие селятся в этнических районах, у них имеется возможность быстро ассимилироваться.

Каким образом нации стали открыты к подобному, как правило, радушному приему такого количества новых членов общества? Локальные группы охотников-собирателей могли принять случайного беженца, которому удалось избежать трагедии, постигшей его или ее родное общество. В своей основе иммиграция и есть такого рода принятие обездоленных людей, многократно увеличенное в масштабах. Я полагаю, что исторически это происходило поэтапно. Первоначально обездоленные люди, вероятно, были родом не из чужих обществ, а из того же самого государства. К тому же после покорения народа следовал период, когда статус этих людей оставался сомнительным: не то чужаки, не то местные. Именно поэтому в ранних государствах часто регулировались передвижения людей, живших в удаленных районах. До тех пор пока жители окраин не ассимилировались достаточно, чтобы на них можно было положиться, их переселение из родных земель в другие места на остальной территории общества, если его вообще разрешали, можно считать зачаточной формой иммиграции. Возможно, наблюдаемые сегодня перемещения между чужими обществами начались с этого.

Несмотря на то что процесс включения новых членов в общество посредством иммиграции не является очевидно враждебным, иммиграция не идет ни в какое сравнение с объединением равных. По сути своей, почти ничего не изменилось. Те же проблемы доминирования и статуса, рассмотренные в предыдущей главе, касаются и иммигрантов. Действуют те же психологические механизмы взаимодействия «ингруппа – аутгруппа», играющие важную роль при покорении других. Становится очевидно, что на протяжении истории скученные массы – это на самом деле измученные представители измученных народов, как предполагается в стихотворении Лазарус. Часто вновь прибывшие бедны и обладают низким социальным статусом, и их положение вряд ли изменится в обозримом будущем. Так, в XIX в. китайцы, приехавшие в Калифорнию, и индийцы, прибывшие в Африку, были дешевой рабочей силой: им платили, но их ненавидели. Лучшее, на что могут надеяться новоприбывшие, – что они приехали в то время, когда нетерпимость и фанатизм не поощряют и не допускают.

Иммигранты сталкиваются с множеством препятствий. Для формирования у этих людей сильных чувств по отношению к новому обществу и его почитаемым символам, накопления знаний о том, как себя вести, и установления персональных связей с другими гражданами требуется время, и поэтому другие члены общества крайне скептически относятся к их надежности и преданности[1051]. Подобно разведенным людям, «запятнанным» неудавшимся браком, новых иммигрантов, и так переживающих оскорбления, могут еще больше клеймить позором за неспособность оставаться с тем обществом, где они родились. В определенной степени бедственное положение иммигрантов напоминает трудности, с которыми сталкиваются животные других видов при переходе между сообществами. В сообществах животных новички (в этом случае приходящие поодиночке) терпят притеснения до тех пор, пока со временем и при удачном стечении обстоятельств их не примут.

Новоприбывшие – это чужие на чужой земле, и, независимо от того, насколько низок их социальный статус или насколько они стараются соответствовать, местное население может задаваться вопросом о том, не нанесет ли вред их чужеродность. Точно так же, как слишком большой приток товаров извне может вызывать у людей отрицательную реакцию, поскольку они воспринимают его как угрозу своей культуре, они могут считать иммиграцию разрушающей их контроль над обществом. Ирония заключается в том, что это справедливо даже в Соединенных Штатах – стране иммигрантов. Томас Джефферсон беспокоился, что в его время иммигранты «пропорционально своей численности… разделят с нами законодательство. Они вдохнут в него свой дух, исказят и ограничат его направленность и превратят его в неоднородную, бессвязную, путаную массу»[1052][1053].

Часто возникающая у людей ассоциация между людьми, ищущими убежища, а также другими приезжающими чужестранцами и болезнями и отвратительными вещами теперь приобретает многоуровневое значение: иммигрант может быть носителем не только тех болезней, что вызываются биологическими возбудителями, но и культурных, которые способны разрушить нашу идентичность, и среди них наиболее заметно аморальное поведение[1054]. Возможно, такие нейтивистские страхи существуют, потому что имеется очень мало способов ограничить действия иммигрантов. Для сравнения: в прошлом покоренных людей фактически держали в карантине на их собственной территории до тех пор, пока в результате ассимиляции не исчезала любая социальная примесь «паршивой овцы». Несмотря на подобное беспокойство, как мы видели, общества, по-видимому, удивительно гибки и устойчивы в том, что касается прибывающих людей и их традиций, так же как и по отношению к тому, что привносится в результате торговли со страной происхождения иммигрантов. Свидетельством служит всемирная популярность китайской, итальянской и французской кухни, которые не превратили Соединенные Штаты или любое другое общество в бессвязную массу, как предсказывал Джефферсон. Такая устойчивость проявляется в языках, которые заимствуют слова из других языков, но граница между ними не размывается даже после продолжительного контакта. За исключением пиджинов – гибридных языков, созданных для облегчения контакта между группами (формализованных в виде креольских языков, если они превращаются в лингва франка говорящих), каждый язык происходит не больше чем от одного языка-предка[1055].

Роль

Неоднородность обществ, которая так беспокоила Джефферсона, может содействовать их успеху. Это, вероятно, было справедливо и для государств, сформированных путем завоеваний, но эффект значительно увеличивается за счет иммиграции. Силу неоднородности можно понять с точки зрения модели оптимальной отличительности, которая была рассмотрена ранее: одинаковой склонности отдельных людей, этнических групп и обществ придерживаться золотой середины в том, чтобы быть похожими и отличаться. Согласно этой модели, этносы ищут и подчеркивают общие черты, даже если борются против утраты культуры, и в конечном итоге с легкостью перемешиваются, когда каждый воспринимает сходства, но все же не эквивалентность. Следствием этой динамической стороны вышестоящей идентичности людей является компромисс: люди демонстрируют свою верность и своему этносу, и обществу в целом. В результате негативная реакция большинства по отношению к тем, кого когда-то считали чужими, смягчается, а общество сохраняет центральное место в жизни его граждан[1056].

Те группы, которые воспринимаются как вносящие позитивный вклад, могут иметь впечатляющие социальные преимущества[1057]. Добавление элементов в культуру общества имеет