Я посмотрела на Кистена — он привалился к измазанному кровьюстеклу — и дернула на себя дверцу.

— Не время сейчас для этой пиксевой паранойи, —сказала я сдавленно.

Рассыпая ярко-медную пыльцу, от которой мне руку защекотало,он не сдвинулся с места.

— Я думаю, Пискари ему велел тебя убить, — сказалон с мольбой и так тихо, что Кистей не услышал бы. — И когда Кистенотказался, Пискари его выбросил. Ты слышала, что говорил Кистен — что Айвисказала «нет» и получила похвалу, а он сказал «нет» — и его вышибли.

Я остановилась, держась за открытую дверцу, и почувствовала,что холодею. Дженкс сел на окно передо мной, не замедляя вращения крыльев.

— Подумай, Рэйчел! — сказал он, сопровождая словаэнергичными жестами. — Он всю жизнь зависим от Пискари. Старый вампир нетолько Айви вывернул наизнанку, но Кистен всю жизнь был покладистым, и потомуэтого не видно. Убить тебя — это единственное, из-за чего он мог пойти противПискари. Рэйчел, это опасно. Не всему верь, что видишь.

Лицо Дженкса заострилось от страха. Сирены звучали ближе. Явспомнила, что говорил Кизли: вампирам нужен кто-то сильнее их, чтобы защититьих от неживых, — и моя решимость усилилась. Я не могла просто повернутьсяи уйти.

— Ты прикрывай мне спину, ладно?

На эти слова Дженкс кивнул, будто их и ожидал.

— Буду охранять, как последнее семечко в моем саду, —сказал он и нырнул в машину. Глянув последний раз на пиццерию, я собралась сдухом, села в машину с каким-то нереальным чувством легкости. Кйстен рядом сомной застонал.

— Где моя палка? — выдохнул он, и я вздрогнула, когдазаскрежетал стартер: я пыталась запустить уже работающий двигатель.

— У тебя под ногами, — буркнула я в раздрае чувств,врубила первую и тронулась вперед. Только доехав до выезда, вспомнила проремень безопасности и затормозила со скрежетом, надевая его. Глядя напроезжающие машины, я почувствовала, как сжимается ком в груди. Некуда мне былоехать.

И вдруг, внезапным решением, я повернула в другую сторону отцеркви.

— Куда мы? — спросил Дженкс, падая мне на плечо отрезкого поворота.

Я посмотрела на связку ключей — ключ от квартиры Ника былсреди них. Ник сказал, что заплатил до августа включительно, и я готова быларучаться, что там пусто.

— К Нику. Домой нельзя, — сказала я, едва шевелягубами. — Все знают, что туда я его бы и повезла.

Я покосилась на Кистена. У него глаза распухли и закрылись,он бормотал:

— Не надо было мне ставить светомузыку. И не надо было

трогать меню кухни.

Дженкс молчал. А потом еле слышным напуганным голосомсказал:

— Мне надо домой.

Я задержала дыхание — а потом выдохнула. Понятно. Маталинатам одна. Если кто-то приедет в церковь искать Кистена, семья Дженкса будет вопасности.

— Лети, — сказала я.

— Я не могу тебя бросить.

Извернувшись, я схватила сумку с заднего сиденья, пошарила ивытащила на колени пейнтбольный пистолет. Посмотрела на Дженкса, раздираемогонерешительностью, свернула к тротуару и резко затормозила. Кистен качнулсявперед, потом назад. Загудели клаксоны — я не реагировала.

— Давай быстро отсюда и домой, — сказала я голосомуверенным и ровным, опуская окно. — Семье нужна твоя охрана.

— Но ты же тоже моя семья.

У меня перехватило горло. Каждый раз, когда я сильнолажаюсь, Дженкса со мной нет.

— У меня все будет в порядке.

— Рэйч…

— Я сказала, в порядке! — крикнула я со злостью, иКистен обернулся к нам, прищуриваясь и тяжело дыша. — Я же ведьма, чертпобери, я могу за себя постоять! И как-нибудь справлюсь. Лети давай.

Дженкс взмыл в воздух:

— Позови, если буду нужен. У меня телефон включен.

Я сумела улыбнуться в ответ.

— Договорились,

Он кивнул — лицо его было и молодым, и старым одновременно,и я похолодела, когда он вдруг подлетел вплотную, задев крыльями мою щеку — намиг.

— Спасибо, — сказал он.

И улетел.

Как и ожидалось, квартира Ника была пустой. Вряд ликтонибудь заметил, как я втаскивала Кистена по ступеням и в дверь однокомнатнойквартиры. Он по дороге слегка ожил и даже залез в теплую ванну без моей помощи.Душевой кабины здесь нет, да и вообще лучше пусть полежит в теплой воде. Он тампока и оставался, но если я через некоторое время не услышу шума уходящей воды,пойду проверю.

Приятно было слышать доносящийся в открытые окна уличныйшум. Когда я неуверенно открыла дверь в квартиру — пустые стены и голыйковер, — там пахло пылью и затхлостью. Ник на солнцестояние собрал все,что мог, мало что оставив такого, к чему можно вернуться, если судьба сновазабросит его в Цинциннати. Куда он девал свое барахло, я не знаю, и мнеплевать. Может быть, к маме своей отвез?

Опять на меня накатило ощущение, что меня предали, хотяздесь ничего не было такого, что пробудило бы воспоминания — разве что вытертыйковер да пустые полки. Я старалась не прислушиваться к этой горечи, пока пилакофе, оставшийся от Ника вместе со спальным мешком, тремя банками тушенки исковородкой, чтобы ее разогреть. Была еще одна мелкая тарелка, одна глубокая,вилка, ложка да нож — ничего такого, о чем будет скучать, если не сможетвернуться, но что даст возможность пересидеть пару дней в случае необходимости.

— Сволочь, — шепнула я про себя, не вложив в этослово эмоций. Если бы он просто был вором, я бы как-то еще с этим смирилась — новыйи улучшенный взгляд на жизнь, — но он покупал демонские услуги Ала, распродаваяменя по частям. Всякие невинные мелочи, говорил он, не имеющие никакойценности. А зачем тогда Ал их покупал?

Значит, я сидела за металлопластиковым столом, сдаваемым вместес квартирой, пила остывший кофе и таращилась на пятна истрепанного ковра.Уличный шум был и умиротворяющим, и непривычным. У Ника дом был не в спальномрайоне, а, можно сказать, в деловой части Низин. Запаха Ника в воздухе неосталось, но почти ощущалась застарелая магия.

Я посмотрела на исцарапанный линолеум — Ник когда-то сказал,что там был круг, начерченный ультрафиолетовым маркером. Очень живовспомнилось, как мы стояли у Ника в шкафу, вызывая Ала. Бог ты мой, надо быломне прямо тогда повернуться и уйти, пусть даже это я предложила вызывать Аладля получения информации. Но я представить себе не могла, что мужчина,признающийся мне в любви, может вот так вот сознательно меня предавать.

В ванной заплескалась вода, забулькала, уходя веток, и ходмоих мыслей прервался. Я села прямо. С неприятным чувством обманутой дуры япошла разогреть банку тушенки. Консервный нож был из дешевых и неудобных, и явсе еще с ним возилась, когда обернулась на звук тихого дыхания и неуверенныхшагов.