Ни за что, подумала я. Кистена я люблю, но никогда не дам ниодному вампиру привязать меня к себе. Лучше умру.

Успокаивающий запах вампира и пикси просочился на первыйуровень моих мыслей, пройдя через дремотную дымку, из которой я постепенновыходила сейчас. Мне было тепло и уютно, и я, выходя из сна в бодрствование,сообразила, что свернулась в кресле Айви в святилище, завернутая в чернуюшелковую рубашку Дженкса. Анализировать мотивы, почему я выбрала стул Айви, яне стала. Может быть, просто хотела какого-то уюта, зная, что сейчас онапроходит через ад, а я ни черта не могу сделать, чтобы ей помочь.

Стоп, минутку. Я сплю в кресле Айви? Это лее значит, что я…

— Дженкс! — крикнула я, поняв, что случилось, ивскакивая на ноги. Я приехала постирать одежду Кистена и, очевидно, свалилась всон — запас сил, набранный за восемь часов бессознательного состояния,выдохся. — Черт побери, Дженкс! Как ты мог меня не разбудить?

Боже мне помоги — Кистей! Я же его оставила одного исвалилась спать!

Я вскочила позвонить Кистену по мобильнику, резкоостановилась от неожиданной боли во всем затекшем теле после спанья на кресле.Было прохладно — я глянула, проходя, на каминные часы на телевизоре, засовываяруки в прохладные рукава Дженксовой рубашки. Плечи тянуло, ныла вся спинадопоясницы.

Застегивая первую пуговицу, я вошла в кухню. Тут пахлосиренью, свечным воском, а часы над мойкой показывали то же самое.

Половина шестого? Как я могла просто взять и заснуть? Да,вчера я спала мало, но чтобы отрубиться на всю ночь? Я не сделала никакихамулетов, ничего. Черт побери, да если с Кистеном что не так, я всех поубиваю.

— Дженкс! — крикнула я снова, найдя телефон инажав на кнопку быстрого набора. Ответа не было, и я отключила трубку, неожидая, пока меня сбросит на голосовую почту. Жало страха пронзило меня, и япопыталась взять себя в руки, чтобы не бежать и не делать глупостей.

Сделав глубокий вдох, я повернулась за ключами от машины иостановилась, не соображая. Куда моя сумка делась?

— Дженкс, куда ты, к чертям, запропастился? —загремела я, потирая ноющее плечо. Еще болело запястье, я потрясла им,метнувшись в Гостиную проверить, не там ли эта проклятая сумка, попутно ещеотмечая кучу разных болезненных ощущений от затекшей шеи до отдающей болью приходьбе стопы. Чего это я хромаю? Ведь не такая я старая.

Дженкс не отзывался, я забеспокоилась, заглянула в пустуюкомнату, придерживая пальцами ноющую у плеча руку.

— Рэйчел! — обеспокоенный Дженкс появился изкамина сразу вслед за своим голосом; тонкий шлейф серебристой пыльцы отмечалего путь. — Ты проснулась.

Я уставилась на пустое место, злясь — не только потому, чтопришла сюда за сумкой, забыв, что тут пусто, но еще и потому, что вид у негобыл испуганный.

— Ты почему меня не разбудил? — напустилась я на него,заправляя рубашку в штаны, а он рассыпал пыльцу, покрытую каминнойсажей. — Кистен там всю ночь один, и трубку не берет!

— Ты как? — спросил он, подлетая слишком близко.

Я отклонилась — и болью отозвалась шея.

— Если не считать того, что отрубилась среди моего беладня и бросила Кистена одного, то в полном порядке, — язвительно ответилая, опираясь только на одну ногу. — Отчего ты меня не разбудил?

Крылья Дженкса загудели тоном ниже, он опустился на каминнуюполку.

— Он звонил. Когда ты заснула. Сказал, что заляжет надно — так меньше шансов, что кто-нибудь наедет на тебя, чтобы добраться донего. А тебе нужно было поспать, — сказал он с каким-то непонятнымоблегчением. — К тому же Пискари мог посчитать, что фокус не стоит тебя иКистена вместе.

Лицо его осунулось, крылья вертелись, будто он ре могудержать их неподвижно.

Порыв мчаться в квартиру Ника сменился у меня общим беспокойством,и я сосредоточилась на Дженксе, который переминался с ноги на ногу на камине. Кистейзалег на дно и не сказал мне?

— Он звонил еще до заката? — спросила я. Мне нехотелось чувствовать себя виноватой, что я здесь застряла и тем вынудила еговыйти на свет. Дженкс пожал плечами, и я буркнула: — А чего ты меня неразбудил?

Он потянулся счистить сажу с крыльев, как миниатюрный кот. Сявным огорчением он сказал:

— Тебе нужно было поспать. А что Кистей залег на дно — таклучше для всех.

— Да? — мрачно переспросила я. — Если не будетосторожен, он там навсегда останется.

Продолжая хмуриться, я пошла в кухню кофе выпить. Залег надно? В чем, простите? В полотенце да улыбке? И какого это черта стала я жить почеловеческий часам?

Дженкс взмыл в воздух, следуя за мной.

— Рэйчел, Кистей прав. Да и я не хотел бы, чтобы ты тамбыла, когда Кистена найдет тот, кому Пискари его отдал.

—Почему? Потому что я могу спасти его шкуру? —воскликнула я, разозлившись, стоя на солнце и выбрасывая вчерашний кофе. Ещеодно болезненное воспоминание, что Айви нет—они никогда не оставила быневытряхнутый кофе в сетке. Болела рука, и я держалась за нее, полоща кофейникпод краном.

— Черт побери все, Дженкс! Когда тебя отдают вампиру насмерть в знак благодарности — это мерзкое извращение! Особенно если обреченныйна смерть считает это приемлемым. Пискари — зверь! Ты думаешь, мне нравится,что он — моя единственная защита? Думаешь, мне хочется отдавать ему фокус? Даесли бы я думала, что он не спрячет его, а как-то по-иному поступит, не отдалабы ни за что. Но я не дам Кистену умереть.

Дженкс опустил крылья, сев на подоконник рядом с рыбкой.Солнце просвечивало в его крыльях, зайчиками играя у меня на руках. Чувствуясебе идиоткой из-за этой моей вспышки, я налила в кофейник воды, вытерла егонасухо полотенцем для рук.

— Извини, — сказала я. Выходило так, что этот зверь —мой лучший шанс прожить достаточно долго. Как я дошла до такого? В расстройствечувств я отодвинула кофейник — перехотелось мне кофе пить. — Кистей меняидиоткой посчитает, что заснула, — добавила я ворчливо.

— Он знал, что ты вымоталась. — Лоб Дженкса был вскладках, и говорил он почти сердито. — Ты за него не волнуйся. Навернякау Кистена есть планы, про которые ты даже не знаешь. — Дженкс поднялся ввоздух и встряхнулся, отправляя последние крупицы сажи в раковину. — А воту меня есть ново-сти такие, что ты сейчас штаны обмочишь.

Меня не интересовали сплетни, которые он нарыл. Я потиралабольную руку и пыталась вспомнить, куда задевала сумку. Надо поговорить сКистеном. Черт возьми, так нечестно. Удрал, как старый кот, чтобы забиться вглушь и умереть. Вот это и было самое страшное — что он согласился насобственную смерть. Чтобы с ним обошлись как с вещью.

— Ты послушай, — сказал Дженкс с деланнымэнтузиазмом, возникая передо мной. — Не поверишь, кто сегодня утромзвонил.