Тепло от горелки у меня за спиной не спасло меня от холоднойдрожи. На лице Кистена мелькнул страх, но это было не безумие, а ужасосознания.

— Прости, Рэйчел, — зачастил он, — я не мог.Мне предстоит смерть. Он отдал мою последнюю кровь кому-то в подарок. Меня убьюти отвечать не будут. С этим я еще бы смирился. Норн выбросил меня из камарильи,и никто не пойдет против Пискари, поддерживая мое существование нежити. Этодвойной смертный приговор. Первый быстро приведет в исполнение чужак, которыйвысосет меня ради собственного удовольствия, а второй — медленно исполнитбезумие.

Он встретился со мной взглядом, и я замерла, увидевсдерживаемый страх в постепенно расширяющихся зрачках.

— Это нехорошая смерть, Рэйчел, — прошептал он,нагоняя на меня холод. — Я не хочу сходить с ума.

Я почувствовала, как напрягаются все мышцы. Кровь. Онговорит о крови. Он не боится смерти, он боится того, что никто не сохранит егосуществования как неживого. И он ждет, что я помогу ему.

Да будь оно все проклято до Поворота и обратно, не могу яэтого!

С глубоко затаившимся в глазах страхом, с постепенносужающимся голубым ободком радужки он сидел за столом в пустой квартире ивидел, как разваливается на части его жизнь, и никто не захочет рисковатьгневом Пискари, помогая ему. Я подошла и села перед ним, положила его руки себена колени.

— Посмотри на меня, Кистен! — потребовала я, самаперепуганная. Я не могу стать для него источником крови. Я должна сохранить емужизнь. — Посмотри на меня! — повторила я, и его бегающие глаза заглянули вмои с тревогой. — Я здесь, — сказала я медленно, стараясь вернуть егок будничной реальности. — Тебя не найдут. Я чего-нибудь от Пискаридобьюсь. Этой штуке пять тысяч лет. Она должна стоить нас обоих.

Вода после ванны еще блестела у него на плечах, лицо егообвисло от страха. Он смотрел на меня так, будто только я стояла между ним игрядущим безумием. Может, в данный момент так оно и было.

— Все в порядке, — сказал он хрипло, отбирая уменя руки, стараясь отрешиться от своих эмоций. — А где Дженкс? —спросил он, меняя тему.

Какая-то напряженность примешивалась к моим ощущениям. Самане зная почему, я отодвинулась, и в ушах зазвучало предупреждение Дженкса.

— Он дома, — ответила я просто. — Полетелсмотреть, как там его дети. — Но сердце у меня сильно забилось, волосы нашее встали дыбом. — Я… наверное, мне придется съездить домой и проверить,что там все в порядке, — сказала я небрежно, не зная, почему все инстинктымне кричат, что надо уходить, и побыстрее. Пусть даже на минутку. Надо подумать— что-то говорило мне, что надо подумать.

Кистей вскинул голову — глаза его были полны страхом.

— Ты уходишь?

У меня пробежал по коже холодок.

— У нас до заката два часа, — сказала я и встала.Вдруг мне не понравилось, что он находится между мной и дверью. Я его люблю, ноон напряжен почти до точки слома, и мне не хотелось бы сейчас говорить «нет»,если он предложит мне стать его наследницей. — Никто не знает, что тыздесь, а я быстро. — Отодвинувшись, я собрала его одежду. — Крометого, ты же не наденешь грязное. Я постираю и вернусь до заката. Обещаю. Изаодно воспользуюсь этим временем, чтобы состряпать несколько зелий.

Я должна была уйти. Должна была дать ему время понять, чтоон справится. Иначе он бы считал, что не сможет, и попросил бы меня о том, начто я не хотела давать ответа.

Кистен опустил плечи, выдохнул.

— Спасибо, любимая, — сказал он, и я почувствоваласебя виноватой. — Мне очень не улыбалось все это надевать — пока

оно в таком виде.

Я наклонилась у него из-за спины его поцеловать, и онподладил мне щеку.

— Хочешь пока надеть рубашку Дженкса? — спросила я ивысвободилась, когда он покачал головой. — Хочешь, я куданибудь заеду ичто-нибудь тебе куплю, пока меня не будет?

— Нет, — ответил он с тревогой.

— Кистен, все будет хорошо, — сказала я, почти какзаклинание.

Я хотела, чтобы он встал и я могла поцеловать его напрощание как надо.

Услышав в моем голосе огорчение, он улыбнулся и встал. Мывместе дошли до двери, и его запах шел от охапки смятой одежды у меня на руках.Влажный после ванны, сам он почти не пахнул. У двери я замешкалась и перевесилатяжелую от пистолета сумку на плечо.

Руки Кисте на обвились вокруг меня, я выдохнула, припала кнему всем тающим телом, ни о чем не думая, просто растворяясь в нем. Подзапахом мыла угадывался ладан, у меня закрылись глаза, и я обняла его, прижалак себе.

Долгую секунду мы так стояли, и я не отпустила его, когдапопытался отодвинуться.

Он посмотрел мне в глаза и приподнял брови, увидев мойнеприкрытый страх за него.

— Все будет хорошо, — сказал он, увидев мои сомнения.

— Кистей…

И он притянул меня ближе, наклонился меня поцеловать, нашигубы встретились — и я почувствовала, что мне глаза жгут слезы. Пульс запрыгал— не просто от желания, а еще и сердце защемило. Кистей прижал меня крепче, и уменя в порыве жалости перехватило горло. Нет, ничего с ним не случится. Недолжно случиться, правда ведь.

Но я слышала страх в поцелуе, в напряженных мышцах Кистена,прижимавших меня к нему—чуть-чуть сильнее, чем нужно. Он говорит, что все будетхорошо, но сам в это не верит. Хотя он сказал, что не боится смерти, я знала,что его ужасает беспомощность. И действительно это было ужасно — какой-тобезликий незнакомец придет оборвать его жизнь, без жалости, без нежности, безмалейшего милосердия. Никакого чувства принадлежности к семье, пусть дажеизвращенного. Для того, кто придет, Кистей будет значить меньше собаки. То, чтомогло бы быть обрядом посвящения, превратится в мерзкий акт убийства радиубийства. Нет, не такая смерть должна быть у Кистена.

Да, но такая у него жизнь.

Я больше не могла это выносить, отодвинулась, высвободилась.Наши губы расстались, и я посмотрела ему в глаза, где стояли непролитые слезы.Он не верит — я заставлю его поверить. Я докажу ему, что он не прав.

— Мне пора, — прошептала я, и его руки неохотноотпустили мои.

— Приходи скорее, — сказал он тоном просьбы, и яопустила голову, не в силах глядеть ему в лицо. — Я тебя люблю, —сказал он мне в спину, когда я открывала дверь. — Не забудь этого никогда.

Почти в слезах, я быстро-быстро заморгала.

— Не забуду. Не смогу забыть. Я тебя тоже люблю, —сказала я и побежала, в дверь, в коридор, пока не передумала.

Не помню, как бежала по прохладной лестнице, темной отстарой краски и вылинявшего ковра. Перед тем, как сесть в машину, я поднялаглаза, увидела тень Кисте на силуэтом на просвечивающих занавесках. Меняпробрала дрожь — когда я чуть отпустила ключи, они задребезжали в руке. Я незнала, что власть неживых над их подчиненными так велика, что они добровольнопокоряются запланированному убийству, и сейчас возблагодарила бога, что никомуиз них, даже Айви, не позвонила привязать себя укусом. Хотя с виду Кистей былнезависим и уверен а себе, его ментальное благополучие зависело от капризатого, кому на него наплевать. И вот теперь он остался ни с чем — только япыталась не дать безымянному вампиру убить его ради удовольствия.