- Си-и-и! - засипел он, ткнулся грудью и подбородком в землю, будто его кто-то ударил в спину, сплюнул под себя кровь и неожиданно увидел щель, в которую можно было забраться и спастись.

Хоть и приземисты были заморские фуры, а все равно под ними оставалось пространство - собака могла запросто пробежать, - вот сюда и нацелился Каукалов. Взвизгнул, вытянул по-гусиному голову и кинулся к центральной фуре. Если он успеет нырнуть под нее, переползти на ту сторону - он спасен!

Намерения Каукалова разгадал седой крепыш с автоматом - он точно просчитал действия пленника и опередил Каукалова на несколько секунд проворно прыгнул вперед и ударил бандита ногой под грудную клетку. Каукалов задавленно вскрикнул, чуть приподнялся и левым плечом врезался в грязную железную станину, проложенную по низу фуры для прочности.

Станина отшвырнула Каукалова на землю, он, стеная от боли, перевернулся на спину, потом на живот, и откатился в сторону, на то место, с которого стартовал.

- Си-и-и! - Каукалов вывернул голову и моляще посмотрел на застывшего в столбняке напарника. - Илюш! Илюша! - плачуще засипел он. - Стреляй, Илюша!

Но Аронов не сдвинулся с места, губы на белом его лице заплясали, на шее задергался кадык, а глаза сделались влажными.

Каукалов поморщился, распахнул окровяненный, с разбитыми губами рот не дергать кадыком надо, а стрелять, - вновь засипел надорванно: Каукалов понимал: что шансов на спасение остается все меньше и меньше. И как только Илюшка этого не осознает.

Он попытался приподняться на локте.

- Си-и-и! Стреляй!

Но Аронов стоял как истукан.

- Ма-ма! - неожиданно чисто вскрикнул Каукалов и умолк, будто его поразило это простое, понятное каждому с детства слово.

- Надо же! - усмехнулся седой крепыш, покрепче сжал руками автомат. Маму вспомнил... Когда убивал Мишку Рогожкина - маму не вспоминал, а сейчас вспомнил... Сука!

- Я не убивал, я не убивал, - зачастил Каукалов, у него вновь прорезалась речь.

А он и впрямь не убивал дальнобойщиков, он лишь привязывал их к деревьям и оставлял загорать на морозе.

- Надо же! Маму зовет! - Седой вновь нехорошо усмехнулся, неверяще тряхнул головой. - Надо же!

- Ма-ма, - послушно повторил за ним Каукалов, поморщился - его пробил первый болевой удар, хотя он до сих пор не понимал, что лишился руки, пребывал в странном состоянии некоего защитного шока. - Ма-ма!

Мать, находившаяся в Клязьминском пансионате, - Каукалов продлил ей это удовольствие, - почувствовала в эти минуты, что с её сыном что-то происходит: у неё начало щемить сердце, а в горле спекся тяжелый каменный ком. Некоторое время она металась по комнате, несколько раз останавливалась у окна - ей показалось, что по бетонной дорожке, ведущей к корпусу, идет её Жека, но выщербленная бетонная тропка была пуста, и Новелла Петровна, разочарованно обвянув, горбясь, будто старуха, отходила от окна, снова металась по комнате.

Несколько раз, не контролируя себя, она вскрикнула, но собственного крика не услышала - все заглушал тяжелый звон, прочно поселившийся в голове... Наконец она, усталая, с измотавшимся сердцем и частым дыханием, буквально рвущим грудь, обессиленно повалилась на старенький продырявленный диван, явно не являющийся украшением этой запущенной казенной комнатенки, откинулась на бугристую, с выпирающими пружинами спинку и заплакала.

А сын её в это время тоже плакал: размазывая оставшейся рукой слезы на лице, кривил губы в молящем плаче и просил:

- Не надо... не надо... Не надо в меня стрелять! Ну, пожалуйста!

Но выстрелы прозвучали вновь.

Настя приложила ружье к плечу и в ту же секунду, почти не целясь, выстрелила. Передернула трубу взводящего механизма.

Пуля попала в Каукалова. Он отлетел метра на два в сторону от "канарейки", завалился на спину. Открыв рот, безуспешно попытался захватить губами хотя бы немного воздуха, - у него внутри уже все горело, этот огонь надо было обязательно потушить, - но мышцы не слушались его. По лицу пробежала судорога.

- Си-и-и, - выскользнул из Каукалова слабый вздох, по лицу опять пробежала судорога, и Стефанович, обрывая мучения Каукалова, дал по нему короткую очередь из автомата.

Пули превратили голову Каукалова в бесформенную, сырую, красную котлету, Каукалов несколько раз дернулся, забрызгав все вокруг кровью, и затих.

- Все. Больше этот парень не будет пакостить на этом свете, - сказал Стефанович, пнул тело Каукалова ногой.

Подошел Леонтий, вгляделся в сырую мясную котлету на месте лица убитого. Что он хотел увидеть - или понять? - видимо, что-то очень важное для себя, потом приставил к голове Каукалова ствол ружья и тоже выстрелил точку в этом деле поставил.

- Правильно, - одобрил Стефанович, - контрольный выстрел - штука святая.

Леонтий, передернув затвор ружья, выстрелил ещё раз.

- Хватит, - одернул его Стефанович, - не жги попусту патроны. Он уже готов.

Но Леонтий, не слушая старшего, выстрелил в третий раз, передернул помпу ружья и беззвучно всхлипнул - было только видно, как дернулись и опустились его плечи. Стефанович, все поняв, притянул Леонтия Рогожкина к себе.

- Ми-ишка... - Лицо Леонтия скривилось, плечи вновь дернулись, поползли вверх, из глаз выбрызнули слезы. - Ми-ишка!

Несколько мгновений Стефанович стоял рядом с ним, потом неожиданно сделал скачок в сторону, - очень быстрый по-звериному длинный, сорвал с плеча Аронова автомат: Стефановичу показалось, что Аронов очухался и решил поиграть опасной игрушкой - "калашниковым", вольно болтающимся на потертом брезентовом ремне, - закинул автомат себе за плечо.

Аронов пискнул. Лицо у него тряслось от страха и слабости.

- Так-то будет лучше, - запоздало произнес Стефанович, отступил от Аронова на шаг, с интересом оглядел его и сдвинул в сторону губы в сожалеюще-презрительной усмешке. - Напарник, значит!

Аронов взвизгнул по-заячьи надорванно, замахал руками, заваливаясь назад, к нему в тот же миг подскочил Левченко, стянул пятнистую куртку на груди в узел, намотал на кулак:

- Кто такая Ольга Николаевна? Говори!

- Кли... Кли... Кли...

- Ну!

- Кличевская, - с трудом, громко стуча зубами, выдавил из себя Аронов.

Левченко отпустил его, похвалил:

- Молодец! А живет где?

- В... в... в МВД.

- В МВД она работает, а живет, спрашиваю, где? Не может же она в своем МВД спать на диванчике и в кабинете на батарее сушить обтерханные трусики. Живет, спрашиваю, где? Говори!

Аронов наморщил лоб, соображая. Адрес Ольги Николаевны он, конечно же, знал, - все-таки удосужился быть допущенным к её пышному телу, - но сейчас адрес этот совершенно вылетел у него из головы, просто напрочь улетучился из памяти.