Она вновь с хрустом потянулась, провела рукой по груди, по животу, по одному бедру, по другому, с удовольствием отметила, что возраст её не берет.

На некоторое время забылась, её словно бы понесло по зыбким легким волнам теплого моря, Ольга Николаевна плыла неведомо куда, упивалась тем, что она есть на белом свете, - живет, радуется, радует собой людей, наслаждается тем, что ей отведено в этой жизни... Она действительно была красива в эти минуты, Ольга Николаевна Кличевская вообще всегда хорошела в своих полуснах-полугрезах, не только хорошела, но и молодела. И знала это. Жизнь складывалась как нельзя лучше, Ольга Николаевна была довольна ею.

Кроме молодости и красоты, она ещё обладала тем, чем в нынешнее время обладают очень немногие, - богатством. И осознание этого насыщало её жизнь особым радостным светом и роскошными красками, меняло даже характер ее...

И верно, сегодня в ней уже никто не узнает легкомысленную девчонку-дуреху (хотя, собственно, почему девчонку? Ей тогда уже было тридцать с лишним лет - и с большим лишком, почти сорок), взобравшуюся в девяносто первом году на броню танка, примчавшегося усмирять демократов. И когда оттуда, из мрачноватой железной глуби, пахнущей горелым маслом, высунулся сопливый солдатик в матерчатом шлеме, она наступила ногой на стальной люк башни, придавливая голову этого сопляка.

На кого он решился поднять руку, на кого вздумал дышать пивом? На демократию?

Сейчас Ольга Николаевна, конечно, не стала бы так рисковать собой, рассчитала бы свои действия на несколько ходов вперед: ведь в танке рядом со сморчком мог оказаться амбал с железными руками - сбросил бы Кличевскую с брони одним щелчком, словно бабочку, да ещё бы взял и наступил ей ногой, в свою очередь, на голову...

В результате вместо нынешней процветающей красотки была бы уродина со сплющенным черепом. Не-ет, сейчас так рисковать она ни за что не будет. Ольга Николаевна вновь провела рукою по животу, задержалась на лобке, поласкала его пальцами, лицо её распустилось в сладкой истоме.

С трудом сдерживая себя, перевернулась на бок, посмотрела на яркий, сработанный из благородного, хорошо отполированного камня циферблат часов. "Ну где же задерживается этот... дурак? Дурачок..." Она застонала: ей очень хотелось, чтобы рядом немедленно оказался парень с белыми от страсти глазами и крепкими руками. Как же его фамилия?

Да фамилия, собственно, не имеет никакого значения, главное то, что он симпатичный, сильный, нежный, немногословный, ничего не спрашивает и слушается её, словно ребенок... Ольга Николаевна изогнулась на постели, потянулась было к телефону, чтобы позвонить Шаху и узнать, как дела, если что - вообще погнать его на Минское шоссе, пусть немедленно привезет оттуда человечишку, которому она сама оформляла удостоверение капитана милиции, но в этот момент раздался мелодичный короткий звонок в дверь.

Ольга Николаевна вздохнула и, запахнув халатик, поднялась с тахты.

У двери потянулась сладко, с подвывом, похлопала ладошкой по рту, поморщилась: от пальцев пахло мускусом, чем-то застойным, что иногда возникает внутри, животным, способным пробудить в человеке страсть, вновь потянулась. Потом произнесла:

- Наконец-то! - и открыла дверь.

На пороге стояло несколько человек. Ольгу Николаевну неприятно поразили их лица: угрюмые, с плотно сжатыми ртами, тусклыми, совершенно лишенными внутреннего света глазами. "Это не люди, это - мертвецы, мелькнуло у неё в голове, - зомби!" Она должна была бы испугаться пришедших, но не испугалась.

Спросила спокойно, даже доброжелательно:

- Вы кто?

Выругалась про себя за то, что так неосторожно, не поинтересовавшись, кто стоит за порогом, открыла дверь. Даже у плоской, словно щука, невзрачной бабенки, и у той было невыразительное, исполненное угрюмой силы мужское лицо, твердые губы плотно сжаты.

Вместо ответа стоявший впереди щуки мужик - низенький, с крабьей плотной грудью, седой, разительно похожий на Шахбазова, спросил мертвячьим, лишенным дыхания голосом:

- Вы - Ольга Николаевна Кличевская?

- Да, - удивленно ответила Ольга Николаевна и неожиданно ощутила себя перед этими людьми обнаженной - словно бы кто-то взял да и содрал с неё халат. Она запахнула полы халата поглубже, почувствовала, как под мышками что-то неприятно закололо, и сделала движение, чтобы захлопнуть дверь. Извините, я вас не знаю. Если есть какие-то вопросы - приходите завтра ко мне на службу.

- Завтра... - Седой хмыкнул.

Закрыть дверь Ольге Николаевне не удалось: стоявшая позади седого щука поспешно выдвинулась вперед и вставила в дверную щель ногу.

- Завтра... - Седой снова издевательски хмыкнул, и Ольга Николаевна увидела, что она ошиблась - этот человек совершенно не был похож на Шаха: у Шахбазова глаза мягкие, теплые, глубокие, у этого же - жесткие, с отлитыми из металла тяжелыми зрачками, рот у Шахбазова добрый, губастый, а у этого губ почти нет, вместо губ - две плохо подогнанные друг к другу резиновые полоски, и Ольга Николаевна, удивляясь, как же это она допустила такую оплошность, взвизгнула резко:

- А ну, отойдите от двери!

Рванула на себя золотистую, прикрученную к дереву такими же золотистыми шурупами ручку - очень модную, очень дорогую, купленную за доллары, да вот только дорогая ручка эта не была рассчитана на силу русской бабы, шурупы изогнулись, словно червяки, и вылезли из своих гнезд. Ручка осталась в руках Ольги Николаевны.

Совершенно не стесняясь чужих людей, Ольга Николаевна выматерилась.

Седой сделал шаг вперед, вталкивая Ольгу Николаевну в квартиру. За ним в прихожую ввалилась вся команда.

- Это произвол! - Виски Ольги Николаевны сдавили невидимые тиски, сделалось душно. - Я - сотрудник Министерства внутренних дел Российской Федерации. Вы не представляете, что я с вами сделаю!

- Ничего не сделаешь, - возразил ей седой, и Ольга Николаевна, не сдержав себя, закатила ему за эти слова оплеуху.

- Вот сука! - изумленно произнес седой и автоматически, будто дело имел с мужчиной, а не с женщиной, не раздумывая ни мгновения, отвесил ответную затрещину.

Ольга Николаевна резко отпрянула, не удержалась на ногах и спиной повалилась на пол. Больно приложилась затылком о паркет. Дернулась, чуть приподнялась и снова повалилась на пол.

- Не издевайтесь над женщиной, - тихо, сквозь зубы потребовала Настя и шагнула к Ольге Николаевне. Говорила Настя едва слышно, но её все услышали.

Она протянула руку назад, к Леонтию, Леонтий понял: поспешно откинул полу теплого ватного пальто, протянул ей помповую двустволку.

Настя решительно передернула магазин, приставила ствол к голове Ольги Николаевны и в ту же секунду нажала на спусковой крючок.

Звук выстрела в огромной квартире Кличевских должен был бы усилиться, стать гулким, объемным, словно взрыв гранаты, но он неожиданно угас в пространстве, в охлесте дыма, сыпанувшего в разные стороны от мгновенно окрасившейся кровью головы Ольги Николаевны, - вместо тяжелого лавинного грома прозвучал сухой задавленный хлопок, словно Настя выстрелила из игрушечного пистолета.