Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я достала журнал и стала зачитывать фамилии. После зачитывания двадцать второй фамилии дверь кабинета резко открылась, и в класс зашел тот, кого я меньше всего ожидала там увидеть…
БОЛЬ
Я шла по улице, чтобы встретиться с подружками. Был обычный майский вечер, то время, когда не холодно и не жарко, когда уже можно бегать в одной толстовке и не бояться испачкать в грязи свои кроссовки, так как земля уже совсем сухая. По краям тротуара зеленела молодая трава, воздух был очень свежим и с таким приятным весенним ветерочком, который может пройтись по твоим волосам и пощекотать щечки своей нежностью.
Мне тогда было уже почти тринадцать, к тому времени мы переехали обратно на родину, папа решил, что будет ездить в Верхоянск сезонно. Причиной такого решения послужила невыносимая тоска мамы по родному краю, все-таки адаптация к новым условиям жизни – штука непростая и совершенно не романтичная, как может показаться на первый взгляд.
Удивительно, что в день, когда мы уезжали, так же, как и в первый день, выпал снег. Это было в конце августа. Мне было очень жаль расставаться с моими новыми друзьями и с этим незабываемым летом моей жизни, оно подарило мне не только новых друзей, теплые воспоминания и шрам на лице, но и одно из самых захватывающих увлечений, которое будет сопровождать меня долгие годы – я стала уже серьезно интересоваться криминалистикой и даже собрала свою первую коллекцию фотографий самых известных маньяков-убийц мира, а точнее, целый альбом с описанием их кровожадных преступлений, с итогами расследования дел и приклеенными в правом углу их физиономиями. Страницы маньяков, которые были наказаны и привлечены к ответственности за содеянное, помечались красным, а нераскрытые или избежавшие наказания, выделялись зеленым фломастером. Тогда еще не было интернета, и материалы о них собирались из всевозможных газет, в основном, «желтого» происхождения, также найти литературу о них можно было в читальном зале библиотеки. Однажды я даже умудрилась совершить мелкое преступление в виде вырезания фотографии Чарли Мэнсона из библиотечного журнала. До сих пор стыдно, но тогда она оценивалась в моей коллекции на вес золота.
И хотя в этот описываемый день мне было без пяти минут тринадцать лет, и я увлекалась, казалось бы, далеко не детскими вещами, практическая часть моего умственного развития, видимо, оставалась на уровне девяти лет, потому что по дороге я нашла какую-то ветку, нацепила на него целлофан и, таким образом, соорудила себе сачок. Я решила наловить себе бабочек… в мае месяце… Просто за день до этого по телевизору показали передачу о коллекционерах бабочек, упомянув ценники на самые редкие виды из них. В общем, моей целью стала бабочка махаон, я уже мечтала, как поймаю ее и разбогатею, обо мне напишут в газетах, куплю маме красивое платье и жемчужное ожерелье, а папе белый костюм со шляпой. И я пошла с полной уверенностью, что мне сегодня повезет.
Пока шла, увидела впереди, метрах в пятидесяти, кого-то, лежащего на траве. Человек был вроде взрослый, а вокруг него вертелись и копошились две девочки – они пытались поднять этого человека. Я пошла в их сторону и, приблизившись к ним, увидела, что, оказывается, на земле лежит женщина. Сначала мне показалось, что ей плохо, но потом до меня дошло, что она просто очень сильно пьяна. Вблизи стало возможным четко рассмотреть ее лицо: красные щеки с прилипшими от пота слегка волнистыми каштановыми волосами, с редкими прядями серебряной седины, бровей почти не было, а на лице рисовалась странная улыбка, скорее, даже безумная, как у всеми любимого Джокера. Когда она смеялась, из ее рта вылетали брызги слюней, а по краям губ надувались пузыри, глаза у нее были словно стеклянные, казалось, будто по ним можно даже постучать. Поднимать ее пытались, наверное, ее дочери. Одна девочка была примерно моего возраста, но ростом чуть выше меня, с худенькими продолговатыми ручками и ножками, в платье, которое, видимо, раньше было синего цвета, а теперь, потускневшее от солнца, казалось серым. Рядом вертелась девочка намного младше, лет пяти, с завязанным на макушке пучком золотистых волос. Они пытались поднять маму, но это им, точно, было не под силу. Мои ноги шли в их сторону, и когда я приблизилась к ним, девочки будто замерли, держа ручонками неподвижные руки матери. Они не смотрели на меня, но в опущенных вниз глазах старшей я увидела слезы.
Знаете, как блестят от горя глаза? Когда в них на пару секунд задерживаются литры слез и от этого кажется, что там бушуют настоящие маленькие волны – волны безмерной боли, стыда и горечи от происходящего. Насколько же было больно этому маленькому беззащитному человечку? Насколько же было стыдно этой незнакомой девочке передо мной – своей ровесницей? Насколько безысходна была для нее эта минута вселенского позора! И насколько же она была бессильна в эти секунды такой несправедливо жестокой судьбы…
Маму ведь не выбирают, маму любят, несмотря ни на что… В тот вечер я забыла о махаоне, я думала совсем о другом…
Итак, урок начался, и через пару минут дверь кабинета снова открылась, а на пороге появилась до боли знакомая фигура… это был мой бывший ученик. Сколько всего я с ним натерпелась (или он со мной), когда я была его классным руководителем и социальным педагогом в вечерней школе. Хорошим поведением он никогда не отличался, точнее, он совершенно не желал учиться. Сколько раз я ходила к нему домой и притаскивала в школу, находила его в самых неожиданных местах, даже были случаи, когда он убегал от меня, но при этом между нами всегда были очень хорошие отношения. За все время работы с ним я не слышала от него ни единого грубого слова в свой адрес, не было ни хамства, ни презрительного отношения, какое часто можно встретить в работе с трудными подростками.
Его вырастила одинокая и робкая женщина, работница детского сада, которая по молодости влюбилась в шального парня – противоположности всегда тянутся друг к другу – и так получилось, что вскоре она родила от него сына.