В задумчивости она бесцельно скользила взглядом подеревенским домам, пока ее внимание не привлек двор напротив. Из высокоймансарды Маше было видно, что на траве за забором лежит человек, закинув рукиза голову, и крутит «велосипед» ногами в воздухе.

«Спортсмен, – догадалась Маша. – Может быть, он иотжиматься будет?»

Словно подслушав ее мысли, человек резко вскочил, прошелсятуда-сюда по двору, потягиваясь, и упал на руки. «Десять… двадцать….сорок, – со все возрастающим уважением считала Маша. – Надо же…Интересно, что теперь?»

Объект ее любопытства исчез в доме, но появился спустянесколько секунд, держа в руках эспандер. Он растянул его плавным движением,выдохнув, свел руки вместе и снова развел. Во двор вышел молодой парень, что-тосказал спортсмену, а тот, к удивлению Маши, обернулся и уставился на ее окно.Маше стало и неловко, и смешно. Торопливо кивнув, она собиралась отойти в глубькомнаты, когда с первого этажа раздался крик. Кричала Ирина.

Сбежав вниз по лестнице, Маша обнаружила все семействоЕгоровых, кроме Димки. Вероника с Митей застыли в дверях, за столом сидела,развалившись на стуле, Юлия Михайловна, а перед ней стояла Ирина, тряся крепкосжатыми кулачками.

– Вы… вы… – всхлипывала Ирина. – Не смейтетак говорить, никогда!

– Ручонки убери, истеричка, – брезгливо бросилаЮлия Михайловна.

– Ира, почему ты кричала? – бросилась к дочериВероника. – Мы подумали, что-то случилось…

Митя в дверях не сводил глаз с ее матери. Юлия Михайловна соскучающим видом отвернулась и стала смотреть в окно, за которым по травебродили упитанные белые курицы.

– А вот и случилось! – с надрывом выкрикнулаИрина. – Она мне сказала, что я никогда в институт не поступлю!

Юлия Михайловна покачала головой и откинулась на спинкустула.

– И все? Ты из-за этого раскричалась? – недоуменноспросила Вероника. – Ира, да что с тобой?

Она погладила дочь по спине, но Ирина дернулась и отошла всторону.

– Ты у нее спроси, – кивнула она в сторону женщинына стуле. – Да, спроси, что она мне наговорила! Я… я даже слушать такое немогу….

Голос ее задрожал, она опустилась на стул и уткнулась лицомв ладони.

– Юля, что здесь произошло? – повернулась Вероникак матери. – Что здесь случилось? – повторила она, повышая голос.

Юлия Михайловна помолчала, потом пожала плечами иусмехнулась.

– Дочь ты вырастила истеричкой, вот чтослучилось, – объяснила она, разглаживая широкими ладонями сбившуюсяскатерть. – Подумаешь, ну сказала я ей, что на нее мужики западать небудут… Другая бы ум свой навострила, совета попросила, а твоя – орать принялась.

– Вы не только это сказали, – всхлипнулаИрина. – Вы еще про папу гадость сказали!

– А ты, Иринка, меньше слушай гадости, – вступил вразговор Митя, и все повернулись к нему, кроме матери Вероники. Маша аккуратноотступила за дверь, чтобы не быть непрошеным свидетелем семейной сцены. –И, пожалуйста, больше нас с мамой так не пугай. Пойдем.

– Кстати, оба ваших дурачка сейчас торчат подокном, – хрипловато хохотнув, сказала им вслед Юлия Михайловна. – Иподслушивают. Выпороть бы обоих, да все равно ума не прибавится.

Маша вышла из-за двери, обогнула Митю и подошла к окну,около которого сидела Ледянина. Перегнулась – и увидела в густом палисадникедве мордочки, Димкину и Костину, смотревшие на нее со смешанным выражениемраскаяния и восторга.

– Мам, почему они ее терпят? – спросил Костя,когда они отправились гулять в лес.

Неподалеку от Игошина по небу бродила фиолетовая туча,дожидаясь своего дождливого часа, поэтому Маша решила слишком от дома неотдаляться. Они вышли за околицу и начали петлять по тропинкам, извивающимся взарослях папоротника.

– Потому что она – мать тети Вероники, – ответилаМаша. – Скажи мне, Костя, а что бы ты делал на их месте? Выгнать еенельзя, потому что квартиры у Юлии Михайловны нет. Отселить пожилую женщину неполучается: денег не хватит. Поэтому они поступили, как порядочные люди. Итеперь очень страдают от этого, – добавила она скорее себе, чем сыну, итут же спохватилась: ребенку говорить лишнего не стоит.

Сын подумал, поднял с земли шишку и швырнул в дерево.

– Знаешь, что я бы сделал? – Он высоко подпрыгнули ударил по еловой ветке. – Я бы сделал так, чтобы всем было хорошо.

– И как же? – недоверчиво спросила Маша.

– Я бы ее убил, – ответил Костя, оборачиваясь иглядя на нее ясными карими глазами.

Алексей Георгиевич Балуков, пятидесяти восьми лет от роду,вошел в дом, и все разговоры сразу стихли. Даже четырехлетняя Васька пересталаканючить игрушку у сестры, потому что знала – при дедушке шуметь нельзя, не тоон рассердится. Дедушка любит в доме тишину и покой.

Сидя за столом и хлебая борщ, густо политый сметаной, как онлюбил, Алексей Георгиевич искоса оглядывал молчащее семейство.

Это тоже было его правило – за столом молчать, есть быстро,как в армии. Кто не успел поесть за десять минут, тот сам виноват: нужно былочелюстями быстрее шевелить. Городской его снохе Катерине поначалу такое правилопришлось не по нраву. Возмущаться пыталась: да как же – у ребенка еду отнимать,если он не наелся?! Свекор ей быстро объяснил – как, а когда Катерина побежалажаловаться Василию, тот ее на место поставил. Хочешь детей в деревню бабушке сдедушкой привозить на все лето? Хочешь молочком свежим их отпаивать,помидорками-огурчиками-котлетками откармливать? Тогда живи не по своимправилам, а по их собственным. И Катерина согласилась, хоть и скрипела поройзубами. А куда ей было деваться? К родителям возвращаться, в городскуюквартирку? Нет, уж лучше со свекром жить в мире и согласии…

Алексей Георгиевич усмехнулся и добавил еще ложку сметаны вборщ.

Катька-то, сноха его, по правде сказать, хороша. Сдобнаябабенка. Когда за Ваську замуж вышла, тоща была, да еще и с гонором, а хужетощей бабы с гонором ничего быть не может. А потом родила Кирилла с Ольгой,раздалась в плечах да попу наела, а самое главное – нрав у нее стал другой:спокойный. По огороду не бегала, а ходила, голос не повышала, зная, что АлексейГеоргиевич крика не любит. Ишь, курочка…

То ли дело его собственная Галина. Она и молодухой-то былаглуповата и некрасива, а с возрастом вовсе обабилась: расползлась, и говоритьни о чем, кроме детей, не может. Привезли ей Ваську – она и счастлива: бегаетза девчонкой, на руках таскает, мошек от нее отгоняет. Одно слово – клуша.

Жена была старше Алексея Балукова на два года, и женился онна ней сорок лет назад по залету. Честно говоря, и по залету не женился бы: нузачем ему, парню видному и работящему, сдалась не первой молодости девка,которую и брать-то никто не хотел? Но сделал глупость – пришлосьрасплачиваться. Галина от одной пьяной случки ухитрилась забеременеть, и в домБалуковых пришел ее отец – защищать честь дочери. Если б решал Алексей, невидать бы отцу Галины своей дуры замужем. Но решали отец с матерью, а они былилюди старой закалки, упертые. Переговорили, обсудили – и быстро женили сына.