– Опять Царевы своего дебила гулять повели. Надо же,урод какой.

– Юля, он не урод, – не сдержалась Вероника, хотяМитя предостерегающе посмотрел на жену. – Он больной пятилетний мальчик.Как ты можешь такое говорить, да еще при детях? Его мама, Светлана, к намзаходила и угощала Ирину с Димой крыжовенным пирогом.

Мать расхохоталась.

– Какая ты у меня правильная, Верка! Заходила, угощала…Больной, никто не спорит. Но ведь все равно урод, правда? На него смотретьпротивно. Спроси хоть у собственного сына. Слышишь, Димка, тебе на этогокривобокого смотреть нравится?

Мальчик молчал, перемешивая манную кашу с вареньем.

– Вот, – удовлетворенно констатировалаЛедянина. – Ребенок врать не будет. Урод – он и есть урод. Для них лучшебыло бы его в детдом отдать. Надо им посоветовать, а то сами, поди, недогадаются. А вот и главная выползла…

Маша невольно посмотрела в окно.

Елена Игоревна Царева, бабушка маленького Егора, всегдадержала спину так прямо, что Маше казалось, будто той приколотили кпозвоночнику доску. Лицо суховатое, неулыбчивое. Да и с чего ему бытьулыбчивым, если у единственного внука – болезнь с обрубленным названием ДЦП, ион целыми днями сидит, скривившись на правую сторону и время от времени двигаянижней челюстью? От Светланы, его матери, Маша знала, что мальчик не говорит идаже не мычит, как ни бьется с ним бабушка. Только пускает слюни и скашиваетглаза на что-то, видимое ему одному.

Елена Игоревна присела перед внуком на корточки, задралаштанину на его правой ноге и начала разминать стопу. Нога была костлявая,белая, и Маша смущенно отвела взгляд.

– Надо же, какой сегодня день на уродов богатый! –в полной тишине прозвучал резкий насмешливый голос Юлии Михайловны. – Всесегодня на огородах!

Вероника проследила за ее взглядом.

– Балуковы всегда с раннего утра работают, – ровносказала она. – У них хозяйство большое, деревенское.

– Это старшие работают, дед с бабкой, – возразиламать, всматриваясь в соседей. – Да и сын с невесткой им помогают. Асегодня все отродья их повылазили – и внук, и внучки. Лучше бы дома сидели,рожи свои не показывали. У старшего вообще харю от задницы не отличить – какойстороной ни поверни, внутри кал найдешь.

Ирина поморщилась, а Костик усмехнулся под осуждающимвзглядом Маши. Дмитрий Егоров хотел что-то сказать, но сдержался.

– Надо же столько нарожать, – продолжала ЮлияМихайловна с искренним удивлением. – Трое детей, один другого гаже. Тьфу!

– Неправда, – вмешалась Маша, хотя давала себеобещание молчать в тряпочку. – Младшая девочка, Вася, у них хорошая.

– Так ей три года всего. А подрастет – и будет копиясестры. Как ее там, Ольга, что ли? Четырнадцать лет девке, а ей все коровызавидуют. Им-то такое вымя не светит, хоть обдергай их за соски! Да и дырка унее, верно, как дупло совиное…

– Замолчите! – рявкнул неожиданно Митя, так чтоего дочь вздрогнула и уронила ложку. – Не сметь такие мерзости при моихдетях говорить! У вас что ни слово – так…

– Дерьмо, – подсказала Юлия Михайловна, судовольствием наблюдая за покрасневшим Митей. – Ну скажи, скажи… –подзадорила она зятя. – Что, боишься ротик свой испачкать? Суслик!

Димка, все время сидевший, уткнув глаза в тарелку, вскочил ибросился с веранды. Простучали по деревянным ступенькам его ботинки, инаступила тишина.

– Я… это… – встал Костя. – Короче, я наелся.Спасибо, теть Вероник, очень вкусно было.

Он вышел с веранды, а за ним тихой тенью скользнула Ирина.Вероника хотела крикнуть дочери вслед, что нужно готовиться к экзаменам, новместо этого счистила кашу с тарелок в ведро и встала к раковине. Прекрасныйсемейный завтрак, пожалуй, был закончен.

Опять она там – сидит у окна и высматривает, вынюхивает… Чтовынюхивает? Не знаю. Но ее интерес к нашей семье мне не нравится, очень ненравится.

Что случится, если она узнает то, что мне нужно скрыть?Конечно, тогда придется убить ее. Она старая, не сможет сопротивляться. А меняникогда не заподозрят. Может, до того, как я убью тех двоих, убить ее? Заранее,чтобы потом ничего не мешало. Нет, наверное, не стоит. Поднимется шум, и мойплан может не осуществиться, моя мечта не сбудется. Ужасно. Как я тогда будужить?

За свою мечту я могу убить кого угодно, потому что мнепришлось так долго идти к ней! Но теперь она близко. Если только мне неиспортит всю обедню глупая любопытная старуха, которой нравится везде соватьсвой нос.

Не нужно бы ей ничего знать о нас – дольше проживет.

* * *

Сергей Бабкин с утра наколол дров, а Макар, несмотря нагорячие возражения Дарьи Олеговны, натаскал воды из колодца. К прополке огородатетушка их не допустила, категорично заявив, что молодежи в деревне нужноотдыхать. Вот пусть и отдыхают – на озеро сходят, вместо того чтобы топорамимахать. Дров-то, чай, она и сама могла бы наколоть…

– Боевая у тебя тетушка, – заметил Макар, пылябосыми ногами по дороге на озеро. – Я бы тут помер от тоски, если б вселето жил один.

– Да ладно, она же не одна, – отмахнулсяБабкин. – Соседи есть, она с ними беседует. Думаешь, в городе лучше? Всето же самое. Разве что с телевизором поговорить можно, – философскизакончил он.

Проселочная дорога закончилась, и теперь они шли по полю,заросшему высокой травой и васильками. Солнце палило, но на горизонтесобирались тучи. Высоко над головой Макара плыло кучевое облако – пышное, каксахарная вата. В траве звенели кузнечики, деловито гудели басовитые шмели.

– Красота, – довольно пробурчал Бабкин, оглядываяполе с таким видом, как будто это было его поместье. – Главное – народунет. Щас как спою во все горло….

Он открыл рот, но в ту же секунду Макар, внимательноприсматривавшийся к раскидистой липе, растущей посреди поля в ста метрах отних, дернул его вниз.

– Макар, ты чего? – интуитивно понизил голосСергей, приседая на корточки. Трава стеной стояла вокруг них, и они теперьничего не видели, кроме ватного облака.

– Не знаю, – нахмурился Макар. – Показалось,что человек крадется около липы. Спрашивается, с чего это ему ползать в траве,если тропинка есть?

– Наверное, ребятишки местные играют, – объяснилБабкин, осторожно приподнимаясь и пытаясь разглядеть липу. Там никого небыло. – Ты тоже в войнушку поиграть захотел?

Макар попытался опять воспроизвести перед глазами картину,которая заставила его нырнуть в траву. Сергей сел рядом, выжидающе глядя нанего.

– Не знаю, Серег, – признался наконецИлюшин. – Может, мне про браконьеров что-нибудь вспомнилось?

– Да ну тебя, какие браконьеры? Или ты полагаешь, у настут игошинские слоны бегают, бивнями трясут?