Я отпускаю ее и поднимаю руки в знак капитуляции, ожидая, когда она уберет нож, чтобы я мог ее обезоружить.

Но абсурдность ситуации нарастает. Мой фокус снова рассеивается, когда в гостиную по коридору входит утка — в гребаном подгузнике — переваливаясь с лапы на лапу и разбрызгивая воду повсюду.

Софи вздыхает и убирает нож от моей промежности, но продолжает крепко держать рукоятку.

Застигнутый врасплох, я таращусь в недоумении.

— Это утка, — заявляю я, рассматривая птицу, не совсем уверенный, что не схожу с ума — я давно не спал.

— Блестяще наблюдателен, — язвительно отвечает она.

Утка, не обращая внимания на разворачивающуюся человеческую драму, клюет Софи за ногу, требуя внимания.

Софи смотрит на утку, но не спускает с меня глаз и держит нож наготове.

— Ты должен быть в ванне, Джордж, — говорит она утке, в ее тоне сквозит нежность, несмотря на продолжающееся противостояние.

Утка крякает. Я понятия не имею, понял ли он ее. Хотя не думаю, что это самое умное существо. Кажется, его ничуть не смущает зловещий вид ножа, который мог бы превратить его в ужин одним махом.

Софи тем временем достает из кармана несколько гранул и рассыпает их на пол для Джорджа, который с радостью начинает их клевать.

Существует утиный корм? Кто, черт возьми, знает. Утка явно довольна.

Затем Софи вновь переключает внимание на меня.

— Не знаю, какого черта ты надеялся добиться этим вторжением…

— Терапия, — выпаливаю я, и в этот момент на ум приходит идея.

Мой первоначальный план насильно забрать ее не сработал. Я недооценил ее и не взял с собой ничего, чем можно было бы ее накачать. Что-то подсказывает мне, что если я схвачу эту женщину, как планировал, и она будет сопротивляться, мы можем оказаться на полу, ее нож в моем теле… Или мой член в ней. Ни то, ни другое не годится. Так что — терапия.

Софи закатывает глаза.

— Хотя я не сомневаюсь, что тебе действительно нужна помощь, я не уверена, что ты пришел сюда — в мой дом — с искренним намерением улучшить свое психическое и эмоциональное состояние.

Я пожимаю плечами.

Не стану отрицать, и не могу поверить, что сам это предложил.

— Но если кто-то обращается к тебе за помощью, ты действительно откажешь ему?

— Когда кто-то приходит ко мне без приглашения и врывается внутрь? — она разводит руками. — Можешь не сомневаться, что откажу. Это жуткое сталкерство, мистер Вителли.

Она не знает, что я зашел гораздо дальше, прослушивая ее телефон и все такое, но я все еще чувствую себя чертовым ангелом, учитывая, что ее прямо сейчас следовало запихнуть на заднее сиденье моего фургона. А я пытаюсь с ней договориться.

— Забота о Марии и ее дочери лежит на мне, а ты мешаешь. Я не могу этого допустить, но, похоже, тебя не так-то легко напугать, и по какой-то причине, которую я пока не могу понять, я не хочу причинять тебе боль, Софи Келлан.

Я не могу, блять, заставить себя навредить тебе.

— Поэтому я вижу только один вариант.

Что-то мелькает в ее глазах, мысль или воспоминание, которое уносит ее далеко из реальности, но она быстро возвращается.

— И что за вариант? — спрашивает она легкомысленным тоном, но не может скрыть, как ее голос дрогнул на последних словах. Что-то в моих словах задело ее за живое, смягчило каким-то образом, а не заставило еще больше защищаться.

— Ты не признаешь, что Мария Риччи была твоей клиенткой, тем более не раскроешь, чем она с тобой делилась. Я не могу действовать безрассудно. Итак… терапия, гарантированная конфиденциальность между нами.

Выражение ее лица становится хмурым.

— Мне кажется, что ты искажаешь правила в соответствии со своими потребностями.

Я соглашаюсь, кивнув.

— Искажаю. Не нарушаю.

Она смотрит на меня, и хотя я вижу, что она следит за каждым моим движением, кажется будто она поглощена в свои мысли.

Через мгновение она бормочет себе под нос:

— Ты вернулся, чтобы преследовать меня, не так ли?

Затем, более непосредственно добавляет.

— Хорошо. Я вернусь в Чикаго через два дня. Запишись на прием через моего секретаря, и мы проведем с тобой сеанс «терапии».

— Что значит «вернешься»?

Она отвечает с ноткой сарказма:

— Вернусь, приеду домой, прибуду, путешествие из пункта А в пункт Б и обратно.

Я качаю головой.

— Нет, fiammetta, ты останешься здесь. Это не обсуждается.

Она издает легкий смешок, наполненный вызовом.

— И тем не менее, мы здесь, ты на пороге моего дома, а я собираюсь сесть на самолет, независимо от твоего мнения по этому поводу.

Я вздыхаю. Это не сработает. С каждой минутой, которую я провожу с ней, потребность причинить ей боль значительно уменьшается, и вместо этого появляется сильное желание. Просунуть свой член между этими нахальными губами и заткнуть ей рот.

Я замечаю, что ее хватка на ноже не ослабла. То, как она держит его, говорит мне о том, что она знает, как обращаться с ним, что интересно, но меня больше заинтриговало то, что она думает, что у нее есть шанс бороться со мной, если я решу напасть. Она должна быть милой — как чихуахуа, думающая, что сможет сразиться с питбулем, — но от нее исходит уверенность, которая чертовски сексуальна.

— Ты понимаешь, что я могу удерживать тебя против твоей воли, — говорю я с обманчивой легкостью, как только представляю, что могу ее контролировать, меня окутывает трепет.

— Ты можешь попробовать, — возражает она, — Возможно, тебе даже удастся, хотя не без смертельного ранения, к тому времени мстительный призрак будет ждать, чтобы завершить начатое. Так что я настоятельно не рекомендую этого делать.

Я смотрю на нее, ожидая дальнейшего объяснения. Когда она не дает его, я спрашиваю.

— Что ты имеешь в виду?

С тяжелым вздохом, в котором слышалась нотка печали, она объясняет.

— Сегодня я иду на похороны, мистер Вителли. Мне нужно попрощаться со старым другом.

Боль обрушивается на меня, ослепляя эмоциями, с которыми я упорно отказывался сталкиваться. Похороны Лео сегодня. Я отложил мысли о нем в самый дальний ящик, просто чтобы продолжать жить, как будто ничего не изменилось, несмотря на то, что из-за предательства я потерял своего лучшего союзника и заместителя. Решение созрело мгновенно.

— Ну, значит, на этих похоронах ты будешь не одна.

— Ты же несерьезно, — протестует она, и в ее голосе звучит смесь недоверия и веселья.

— Серьезен, как пулевое ранение.

Присутствие на похоронах Лео — долг перед нашей дружбой, длиною в жизнь. Однако немыслимо, чтобы дон Вителли появился на